Я ненадолго останавливаюсь у выкрашенного в белый забора. Краска потихоньку начала трескаться и осыпаться на землю старой кожей, задень - оставит стружку на пальце. Хорошо бы покрасить заново, Мелани не любила все эти домашние дела, потому частенько ее окружающая среда казалась старой, изношенной, неухоженной. Вот и этот забор; она проходила мимо изо дня в день, но так и не удосужилась заметить первые признаки тления. Я мог бы позавидовать ее внимательности, но лишь сдираю краску ногтем - она остается белым следом под ним, неприятно царапая кожу. Я мог бы помочь, мог бы исправить, починить все это медленное угасание. Привести в порядок хоть что-нибудь. Но нет, нельзя браться за дела, нельзя обещать себе отремонтировать, сделать что-то лучше, когда-то что-то внутри себя уже не починишь. Это неправильно.
У меня была жена. Нет, она не умерла, попав в какую-нибудь катастрофу, не погибла трагически, не перенеся нашего разрыва. Напротив, с тех пор, как мы развелись, ее жизнь стала лучше: я видел ее лицо на больших плакатах в лучших городах, я читал ее интервью в газетах, видел фото, на которых она с нашими детьми гуляет по улицам Нью-Йорка, Парижа, Милана.. Каждый новый город - новые фото, новые объятия, новые акты любви, которые я только и имел, что возможность наблюдать. Не приближаясь. Не прикасаясь. С некоторых пор мне кажется, что я не имею на это права, так что я уезжаю, я отодвигаюсь, я бегу, чтобы не делать им больно, чтобы не заставлять видеть меня таким. Видеть таким, каким я стану. Моя любовь слишком крепка для того, чтобы эгоистично вынуждать их тосковать по мне, сожалеть по мне, плакать. Их слезы сделают мне больно. Они раскрошат мое сердце. Растопчут башмаком с железными шипами, до полной ненависти к себе, хотя мне кажется, что дальше уже некуда. Но человек всегда находит, куда падать. 
читать продолжение: «home is where it hurts»

Я люблю тебя.
Под стробоскопами, лаская одну и ту же попавшую под руки девчонку, наблюдая за выражением твоих глаз. За тобой, кто способен вынести грубые ласки, те, что оставляют синяки на нежных и хрупких телах и наполняют комнату криками восторга, вылепленного из чистой боли. От этого невозможно уйти, скрываясь в морозных подворотнях, помня пьяные поцелуи. Запутываясь в ловушке, где не важно, кто муха, а кто паук, потому что
Я люблю тебя.
Сонно крича, чтобы свалил с капота лощенной тачки, забирая под сердце, нотами и словами твоих песен, эгоистично обращая их к себе. Жадной, звериной потребностью, теряясь до саморазрушения в тебе. Моим богом. Моим проклятием. Дьяволом. Змеем-искусителем... и стены падают, оставляя обнаженные нервы и переломанные принципы, моя черная дыра микрокосмоса под названием Марсель Коти. Там где нет "я" и "ты", только мы, воспользовавшиеся возможностью
Я люблю тебя.
Испытывая раздражение и мечтая о неповиновении. Ненавидя за зависимость. Ты же пусти мои жилы на струны, забери бой пульса в моих висках на барабаны, только не отворачивайся, только будь. А я выжгу в твоей груди такую дыру из боли, что заставлю тебя не_забывать_обо_мне_ни_на_мгновение... а после... жалкие крохи судорожных касаний, безумие и жертвенные агнцы, и ничего не замечая от крови, осевшей на ресницах, сам отберу твою жизнь, не отдавая никому. Уничтожая мир, погибну, чтобы возродиться вновь, потому что ничто не в силах бороться с тем, что
Я люблю тебя.
Первой острой юношеской запретной любовью. В пыли и песке, вырезая свои метки на твоем лице, в лучах предрассветного солнца, в уютных и тихих кафе, в каменных деревушках... ты забавный... многие мечтают о деньгах или машинах, а ты хочешь нарисовать коров. Уповая на нежность, дрожа от нетерпения, распадаясь на сотни тысяч частей и оживая от одного робкого касания. Я больше не боюсь... мне не нужен мир, в котором нет тебя. Нет.. нас. Я сдохну. И будь у меня силы я бы спрятал тебя на самом высоком утесе, и укутал в мох, чтобы никто и никогда не нашел, ты только мой, Марсель, я не хочу тебя... терять, ты мой... и за чертой я поспешу к тебе, когда в одну полоску сольется небо и море, и даже тогда
Я люблю тебя.
Меняя страны, отрекаясь от принципов. А знаешь, что море утратило свой цвет? Я больше не чувствую аромат и вкус свежевыпеченного хлеба. И даже скалы упали в воду, им незачем больше возвышаться над волнами. Мне плохо без тебя.. А знаешь, что бы я сейчас с тобой сделал?.. Вся моя жизнь состоит из наших встреч и ожиданий. А знаешь, как я умру? И целого мира мало, чтобы вместить то, что вырывается из искореженного металла в ущелье. А мое море пахнет тобой, Марсель...
Я люблю тебя.
Пусть ты сводишь с ума, пусть между нами пропасть параллельных вселенных. Нет ничего, что мы не преодолеем.. может моей гордости. Но я буду верить. Я буду бороться. Иначе делать следующий вздох - бессмысленно. Задыхаясь в мире, где нет нас, ловить губами бурю перемен. С северных морей, фотографиями, на которых никогда не будет нас, старыми ранами. Выжжено и предопределено, что мы встретимся вновь, пусть и в мечтах тех, кто продолжит дышать после того, как на губах замрет навечно
Я люблю тебя.
Меня ломает, что в этом своем путешествии во Францию ты один.. что я где-то потерян, может мой багаж задержали? Или треклятая гордость заставляет выдержать паузу? Жаден до каждого прекрасного слова, написанного не для.. нас, но мне дает тепло вера в то, что ты знаешь - я всегда рядом, не оправленными письмами, потерянными посланиями, незримо, от первого разделенного вздоха до бесконечности. У нас всегда будет наше море.   
Я так сильно люблю тебя.   
(с) Дамиан

Эйдан

Кит

Лианна

Мэтью

Дейна

Алесса

Привычка притупляет чувства. Любые, даже чувство стыда, особенно глупое и неуместное, если тебе хочется хорошо поесть, помыться в горячей воде и отоспаться на мягкой постели, а прямо перед тобой человек, которому всё это ничего не будет стоить. У которого есть всё, о чём ты только можешь мечтать, и гораздо больше. Ребёнку особенно легко привыкнуть к тому, что о некоторых вещах приходится не только просить, но, иногда, вымогать их хитростью и обманом, однако Тоби замешкался, всего на пару секунд смешавшись при виде откровенного ужаса и паники на красивом лице женщины, которая могла бы быть его мамой, если бы та не умерла два года тому назад.
Тоби почти не помнил её теперь, время, помогавшее ему расти, постепенно наращивавшее сантиметры на его костях и мускулах, с таким же упрямым постоянством выметало из его воспоминаний прошлое, казавшееся сейчас невероятно далёким, почти фантастическим. Он привык к постоянной перемене мест, к неизбежному холоду и грязи, к тому, что он очень редко может поесть досыта. Тоби бывал голоден почти всё время - не только из-за проблем с наличными, а потому что он рос, вытягивался и ему всегда требовалось немножко больше, чем раньше. 
«We lost a world the other day» Энджел

Эш ненавидит, когда ему снятся сны. В них все слишком идеально и искусственно. Чья-то ненастоящая, чужая жизнь, которая никогда не станет явью, и от этого раздражение, охватывающее его в тот самый момент, когда серебристая дымка сна рассеивается, заставляя проснуться, только усиливается. Так было каждый день из всех восемнадцати лет его никчемной жизни. Но сегодня все по-другому.
Когда Эш открывает глаза, ему поначалу кажется, что сон продолжается — и это не он валяется в мягкой, теплой, но чужой постели, обнимая огромную подушку. Не он жмурится, прикрывая заслезившиеся глаза от назойливых лучей полуденного солнца. Не он переворачивается на спину, глупо уставившись в потолок, и считает трещинки на побелке. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но постепенно вспоминается искаженное злобой лицо отца, растерянные голубые глаза, кажущиеся почти синими в неверном свете подъездной лампы, и весь этот фарс, что они пережили накануне. Эш закрывает лицо ладонями и тихо стонет от досады — осознание бьет по мозгам, словно отбойный молоток по бетону.
«bad decisions» Оушен

Возможно, все еще не вполне понимая, что именно делает, подчиненная воле глубинных слоев своего разума - тех, где сидит чуждое всему живому чудовище - Мэдисон останавливается и, с отрешенной улыбкой погладив пса, достает из кармана куртки телефон. Она зажимает его в своих пальцах уверенно и отчужденно, словно оружие, и делает несколько снимков: затянутые туманом закоулки погруженного в осень Центрального Парка - детские качели, со всех сторон окруженные серыми кустарниками, деревянные столы, покрытые тонким кружевом ледяной корки - отпечатываются на другой стороне ее глаз, словно выжженные тавро. Остановившись и не обращая внимания на недовольство соскучившегося по долгим прогулкам пса, Мэдисон несколько секунд покачивается из стороны в сторону, склонившись над экраном смартфона, и лишь затем, бросив в воздух несколько спокойных, но неразборчивых слов, достает из кармана резиновый мячик. Вокруг никого. Никого, кроме темноволосой девушки и ее собаки, гоняющейся за прыткой игрушкой. Никого, кроме Мэдисон Монтгомери и ее призраков.
В отправленном по несохраненному номеру сообщении, помимо двух приложенных фотографий неопределенной части Центрального Парка, - всего несколько слов. 
«Back when I was a child» Мэдисон

Куда больше его не задело даже, а почти ударило под дых это её вскользь брошенное «решу проверить на практике». Купер чуть откинулся назад, облокачиваясь на барную стойку, и обвёл помещение с суетящимися корреспондентами довольным и едва ли не снисходительным взглядом. Видели? О, как! Но, скорее, просто наблюдая за реакцией остальных присутствующих здесь мужчин. Было бы дико обидно вспомнить, что пробираясь по влажному тропическому лесу, случайно лизнул особенно яркую лягушку, и прекрасная дева со своими намёками – просто плод буйного расшалившегося воображения.  Может, поэтому Джордан и корчит такие страшные гримасы из угла, ибо залётный парень не только облил его пивом, но и теперь уминает в одно лицо фу-фу, занимает целых два стула и разговаривает вслух сам собой. И, да. Раз такое дело, то это может быть и не Джордан вовсе, а какой-нибудь Карл. Вот на этих мыслях Рипли сообразил, что самогон незаметно добрался и до него тоже.

«don't yawn, cause this is Africa» Рипли

Легко быть смелой на бумаге, когда заглядываешь в глаза собственному страху прописными буквами, выведенными черной гелиевой ручкой на безупречно белом листе. Со временем он пожелтеет, а, может быть, вовсе окажется разорванным на мелкие кусочки или после яркой вспышки слова угаснут в языках пламени и навсегда обратятся в пепел. Или написанное найдет покой за замком в ящике стола, где с каждым днем чернила будут выцветать, сначала незаметно въедаясь в бумагу, затем растворяясь в ней, оставляя только обрывки фраз и силуэты картин прошлого, пока не исчезнут совсем.
Но ни время, ни вода, ни огонь не в силах изменить того, как сильно я тебя люблю. Вопреки правилам грамматики эта фраза никогда не будет изменяться по временам, она лишена прошлого и будущего, и ее правильное звучание останется только в настоящем. Я люблю тебя, Люк. Иногда мне кажется, что я говорила тебе эти слова слишком редко, боялась, что по мере того, как произношу их, они теряют свою ценность и значимость, перестают передавать то, что я действительно чувствую.
«3 281 feet above the sea» Маргарет

Мы - люди. Живые. Обычные люди. Семья, в которой ссоры обычное дело, тем более с характерами, которыми каждый из нас наделен. Но сколько бы мы не ругались, я всегда знаю одну простую вещь, что если кому-то из нас понадобиться помощь, вся обида будет забыта в ту же секунду. Я знаю одну простую вещь, что узнав о том, что мои руки по локоть в чужой крови, ты не будешь смотреть на меня с осуждением, а возьмешь мои руки в свои и поможешь эту самую кровь отмыть, помогая избавиться от ночных кошмаров и терзаний моей совести. Ведь это действительно мечта каждого мужчины, иметь рядом с собой сильную женщину, в чьих глазах всегда можно разглядеть любовь и желание посидеть в молчании, когда это требуется. Для кого-то мечта, а для меня моя собственная жизнь, в которой я иногда путаюсь, все еще не веря в происходящее. Все еще сложно. Иногда. Когда во мне мелькают сомнения в собственных силах и появляется страх тебя подвести, ведь именно ты в меня веришь безоговорочно. И на нашей совести не мало вещей, которые вряд ли можно оправдать перед Богом, но перед друг другом нам уже давно не нужно оправдываться.
«.я прошу тебя, просто будь» Леннарт

я такой же - я хочу кричать

Лучшая игра недели

Лед стучит в стакане - она слышит это даже за сумасшедшими битами. Здесь шумно, здесь воняет потом, а из туалетов тянет куревом. Локти липнут к стойке, то ли от духоты, то ли от слоя чужих соплей. Ей плевать.
Вчера ее зеркало разбилось. Рассыпалось не осколками, но ровной трещиной, на тех, чей мир в пути. И тех, чья вечность - стоять у окна и ждать. Она смотрела в отражение и не могла понять - то ли она умеет уходить, как будто в этом вся земная суть, то ли ждать как никто и никогда. Она примеряла это новое осознание на себя, как маленькие девочки примеряют платья на новогодний бал: розовое или фиолетовое? Теплое или холодное? С пышным подолом или рукавами-фонариками? Да нет, это все надуманные взрослые сложности. Платье в сущности одно и то же. Она примеряла это осознание до легкого головокружения. Чтобы потом подняться среди ночи, выйти на улицу по колено в сизый туман. Очутиться здесь, за три квартала.
Джэнни

Сегодня дверь кажется холоднее обычного. За ней — тишина, ни призвука, ни звона, ни рваных нот сонат безумных музыкантов, что призывают судьбу к своим дверям. Только холод. Он сразу представляет худшее за дверью: кровь у виска, запутавшуюся в белых волосах, безвольное тело со сломанной шеей, подвешенное за провод удлинителя к люстре, рассыпанные по полу таблетки и пролитые остатки вина, окровавленная ванная и вскрытые вены, - ей могло прийти в голову все, что угодно, и он прекрасно это знал.
-ДЖЭННИ! - с силой врезается плечом в дверь, но та остается неприступной. Плечо мгновенно начинает ныть дикой болью: Мэтт так и не научился рассчитывать силу, наносить правильные удары или выбивать двери. Боль вернула ему способность мыслить хоть немного здраво, и, растирая ушибленное плечо, Салливан задумался о том, что еще могло произойти с его сестрой.
Мэттью

wrong side of heaven

Я делаю последнюю затяжку и щелчком выбрасываю окурок в ближайшую лужу. Подняв воротник куртки, чтобы закрыть шею от ветра, я прячу руки в карманы и жду еще пару минут, прежде чем зайти в здание редакции. Вставая утром с кровати, я уже ненавидела этот день. Раздражало буквально все. Шум дороги. Щелчок зажигалки. Шарканье впереди идущего мужика. Скрип двери. Шелест страниц. Стук по клавишам. Я слышу все это даже сквозь музыку в наушниках, и это неимоверно бесит. Сказывается бессонная ночь, поэтому я заливаю в себя залпом гадкий дешевый черный растворимый кофе без сахара и сажусь за рабочее место. Стол напротив пустует. Впрочем, как и всю неделю. Крепко сжав зубы, я усилием воли удерживаю на подступе к чужим ушам ругательства.
Кем бы ни был этот Уильям Эллис, он пиздец дохера о себе возомнил.
Беготня работников редакции туда-сюда утомляет. Трижды за утро я задавала вопрос, могу ли я заняться чем-то полезным. И трижды за утро мне отвечали, чтобы я донимала своего наставника, а не мешала взрослым дядям и тетям работать.
Сукины дети.
Эмили

Когда одним прекрасным вечером Эбигейл Тернер исчезла, Уилл впервые в жизни прочувствовал смысл выражения «земля из-под ног ушла». Вернувшись в свою квартиру почти за полночь, совершенно измотанный бесполезными попытками выяснить что-либо о тех людях, которые реально могли навредить Эбби, он не нашел там ту, ради кого, собственно, старался. Женщина как будто испарилась. Эллис мгновенно перебрал в уме пару десятков вариантов, что с ней могло случиться, и среди них не было ничего в духе «она вышла за хлебом». Хотя бы потому, что Эбигейл, по обоюдному согласию, вообще не должна была высовываться из дома, пока Уилл не поймет, что им делать. 
Обыск квартиры ничего не дал. Тернер не оставила ни записки, ни какой-то ещё зацепки, ухватившись за которую можно было бы догадаться, где она и что с ней. Визит по адресу, где ранее обитала Тернер, принёс пользы не больше: там обнаружился домовладелец, жующий кусок пиццы. Он пожал плечами и поведал, что арендаторша съехала без объяснения причин, правда, заплатила за полный месяц. Только он её не видел, просто нашел конверт с деньгами и ключом в почтовом ящике.
Уильям

Поговорим о ценах на недвижимость?

Ирма откинулась на спинку кресла, ощущая как наваливается усталость, а еще нужно отвезти документы в прокуратуру. На одном из объектов произошла авария и следователю нужны были материалы по делу. Такие дела не принято откладывать на потом. До конца рабочего дня оставалось чуть больше часа, а мистер Блумберг безбожно опаздывал уже на 40 минут. Все-таки это свинство, так не поступают. А завтра на собеседование придет новый сотрудник и Освальдо просил лично с ним переговорить, хотя это было обязанностью девушки из отдела кадров, но приказы начальника нужно исполнять, даже если это всего лишь мелкие прихоти. Странные отношения у них с Освальдо, когда-то он ее подставил и девушке чуть не пришлось сесть в тюрьму, а сейчас они с ним лучшие друзья. Жизнь очень странная и непредсказуемая, никогда нельзя сказать уверенно на какой стороне ее стоишь. Почему-то именно в такие моменты накатывает романтичная грусть, скорее всего она является следствием усталости, как моральной, так и физической.
Ирма

Почему он опоздал? Сложно было сказать. Не из-за непунктуальности или неуважения чужого времени. Ведь эта встреча нужна было в первую очередь ему самому. Не придёт вовремя – не получит того, к чему стремился. Вот и всё. Конечно, посмотреть на часы было вполне в силах Блумберга, тем более что он носил на левой руке золотые Роллексы, которые, впрочем, были скорее аксессуаром, чем техническим средством.  Карл смотрел на циферблат время от времени, но чаще всего то, что он видел, ни о чём ему не говорило. Одна минута могла тянуться бесконечно, а вторая пролетать, словно секунда. Карл существовал вне времени, как одна параллельная вселенная с другой, и поэтому плохо понимал его. Он признавал, что время существует, что оно необходимо, чтобы не потеряться в пространстве среди людей. Как иначе можно определить момент встречи с кем-либо? Только ориентируясь в стрелках или цифрах, также как он определял по карте координаты местности – широту и долготу, или улицу и дом.
Карл

Why are we Strangers?

- Она скучная. Очень скучная, - Бартон был недоволен первой встречей со своей будущей женой. Все в ней его начало раздражать. От манеры одеваться, до того, как она говорит, - ей нужен такой же ханжа, как и она сама. И никак иначе, - Бартон развязал галстук на своей шее и кинул его в сторону, вальяжно упав на диван.
- Ты сам ее выбрал. Вот и смирись со своим выбором, - ох уж этот французский дипломат, - в конце концов. Это брак не по любви. И дома появляться вовсе необязательно. Во всяком случае каждый день, - произнес Жозе. И пожалел о собственных словах в тот же момент. Ведь Клинт ухватился за эту идею как за спасательный круг. Ведь и правда. Брак браком. А отдых по раздельности.
- Ладно, - протянул Бартон, - я согласен, - мужчина достал своей мобильный телефон и набрал номер Рейгейв который ему пол часа назад продиктовал француз, - Ева? Добрый вечер, это Клинт Бартон. Какие у тебя планы на завтрашний вечер? Никаких? – Бартон посмотрел на француза, который в данный момент показывал большой палец вверх, - тогда поужинаем завтра.
Алексей

Никак не могу взять в толк с каких пор так боюсь собственного мужа. Этот страх он первобытен, так наши предки боялись в буквальном смысле всего, что не поддавалось объяснению, но тогда необъяснимое роднилось с магией, в нашем же мире это скорее бы сочли отклонением и отправили на принудительное лечение. Клинта ведь когда-то вызывал во мне симпатию, хотя глубоко внутри, я уже с первой же нашей встречи отказывалась верить в то, что этот человек чист и невинен аки мессия. Я предпочитала напоминать себе, что все его черти, в существовании которых я не сомневалась, просто затаились. После чувство новой любви вскружило мне голову и о возможной опасности, исходившей от Бартона, точно шлейф дорого мужского парфюма, мною был забыт. Никто не мог знать, чем для меня обернется такое легковерие.
Я, абсолютно привыкшая к тому, что Жозе, после разговоров с Клинтом всегда находил для меня несколько минут своего драгоценного времени, поспешила ему навстречу, как только заметила его. В это, не скрою, я видела некое спасение для себя от общества Клинта еще на пару минут.
Ева

La migliore offerta

Копенгаген встречает непривычно холодной погодой. За бортом самолёта отметка ртутного градусника с трудом переваливает за +15 по Цельсию. Моросит бледный холодный дождь, изредка выбирается непокорное, капризное солнце, прогревая воздух чуть больше, чем до +18. Погода совсем не напоминает летнюю. Ступая на датскую землю, Матиасу жадно втягивает носом запах свежести, сырой земли и поздних тюльпанов. Кажется, Копенгаген утопал в жаре последние три недели. Вчера сюда нагрянул циклон, сдобрив местные мостовые качественными ливнями, украсив вечерние готические шпили зданий ослепительными грозовыми вспышками.
Подхватив на плечо дорожную сумку и небольшой портфель с документами, Матиас спускается по трапу первым, подаёт руку Эммануэль, раскрывает над её головой широкий зонт-трость. Город постепенно ныряет в прохладные августовские сумерки. На набережной включают желтоватые фонари, на центральной улице зажигаются в вечернем свете, витрины. Кристиансборг набрасывает на себя сине-белую вуаль вечерней иллюминации, ничуть не отставая от остального города, раскрашенного ночными красками.
Матиас

Мимолетная мысль, яркой вспышкой прокатившаяся по внутренней стенке черепной коробки, заставила итальянку улыбнуться, но тут же взволнованно прикусить губу ведь она впервые подумала о том, что хотела бы жить в таком месте... Со своей семьёй. «Семья» - слово, больно вонзающееся тупым лезвием под ребра, заставляющее задыхаться и вспоминать, как люди, за которых она каждодневно была готова умереть, почти что буквально подвязали однажды бетонную плиту за верёвку к её шее, и сбросили тяжёлый груз на дно венецианского канала, наблюдая как тёмная матушка «той, что позорит наше имя и нашу семью», исчезает за непроглядной водной гладью и только редкие лёгкие пузыри на поверхности говорят о том, что на дне ещё бьётся в агонии чья-то жизнь. Семья - для Эммануэль это было нечто вроде старинного фолианта, страницы которого пожелтели от времени, а корешок обветшал и вобрал в себя тошнотворный металлический запах крови; строки этого фолианта - целиком и полностью изжившие себя, сродни языческим, традиции, построенные на принципах слепой преданности и невозможности прощения. Семья - для Эммануэль это не было чем-то теплым, крепким, не было синонимом счастья, только бесконечный перечень правил, свод законов, предполагающих неукоснительное им следование.
Эммануэль

Камилла
посмотреть

Джонатан
посмотреть

Джозеф
посмотреть

Эмили
посмотреть

Мэдисон
посмотреть

Дейна
посмотреть

скажите, если вы поняли мою душу
то почему не спасли
Один шаг до бездны.
В этом августе удушающе много накопилось токсинов в крови. Они бередили воспаленное сознание, кололи под шеей, чуть ниже ключицы. Поднимать градус больше было некуда, плыл асфальт, в нем утопали ноги. Такое лето, что даже ночью не отступает, ждет у порога. Стоит около каждого окна.
Она устала уже задыхаться. Ее вино штабелями темного стекла лежит в морозилке. Громыхает сухими красными костями и крошащимися пробками, когда открывает ящик. Пальцы чуть прилипают, примерзают к покрытой инеем бутылке. А потому хватает за горлышко всей ладонью.
Ее обделили в этой любви к летним забавам. К жаре, купанию, загару и прогулкам вечерами, что дают надежду на скорую осень. Да что там, ее обделили в любой любви. Но она уж отыграется. Бутылка каберне верит ей в этом безоговорочно. Ледяной каплей касается пальцев, целует легкой испариной. Целует и не знает, что внутри нее такой же лед. Такая же пустота и смерть. Окаменевшая кровь.
Сегодня настолько шумно, что не слышно даже близящихся раскатов грома. Не до мелочей, вроде капающей слюны ей, когда в ушах только крики и рвущаяся плоть. На темнеющих стенах квартиры пляшут свои дьявольские танцы огни свечей. Она хотела бы святым пламенем этим выжечь на груди спасительный крест. Спалить все свои отчаянные попытки вырваться из плена. Но сегодня за полотно ее души разразилась настоящая бойня. Кричи не кричи — ломаются когти, точатся клыки.
читать продолжение: «tranquilize»

Родная!
У меня давно нет более подходящего определения наших с тобой отношений. Скажи, сколько мы с тобой прошли? Сколько жизней прожили и погубили? Сколько раз любили? А сколько — учились любить? И это только здесь, в пространстве запертых в буквах эмоций наших творений, а сколько мы прожили в другой реальности, вне экрана монитора? Я не могу описать словами, как ты мне стала дорога за эти годы — ты это знаешь сама, но, наверное, забываешь, ведь взрослая жизнь нас с тобой настигает все чаще. Но я тебя люблю. За то, что мы в разных концах города и не видясь месяцами начинаем курить одни и те же сигареты, выбираем одинаковые зажигалки. Люблю тебя за музыку, которую мы тоже передаем порой друг другу как знамя, ведь мы чокнутые последствия ошибок судьбы. Люблю за все, что мы прожили вместе, за воспоминания на фотографиях, которые ты так и не отформатировала, за миллионы глупостей, до которых мы доходили. Можно, наверное, бесконечно перечислять все то, что мы умудрились натворить, но когда, если не сейчас, все это вспоминать? Помнишь же, помнишь пустые вагоны метро? Но я верю, родная, что мы еще соберем в два раза больше фотографий и воспоминаний, найдем новые приключения не станем взрослыми и не забудем те мгновения, от которых в животе расползается почти алкогольное тепло.
Но я здесь не за этим. Я здесь чтобы чествовать твой пост и твой талант. Я знал, что этот момент настанет. С того мгновения, как ты чудом появилась со своим желанием играть, и мы придумали эту историю, с первой строчки твоей анкеты, с твоего первого поста мне, с нашей игры в шапке. Родная, любимая, я только вчера говорил, как я рад, что ты снова со мной, и вот говорю об этом снова, на сей раз — прилюдно. Ты — удивительный человек и игрок, я всегда восхищался твоим неповторимым стилем письма и графики, только твоим, узнаваемым с первой строчки и единственного взгляда на работы, а твое появление на этот раз сделало нового, еще сырого персонажа живым, глубоким и многогранным. Это просто невероятно!
Как невероятен этот твой пост. Наверное, всегда сложнее всего писать то, что действительно волнует и берет за душу, вытягивать из себя эмоции, которые переживаешь сам. Я знаю, что значит для тебя эта тема, я знаю, как ты хочешь ее писать, и я надеюсь, что ты сможешь сыграть всю гамму тех переживаний, что накопилась под ребром и требует выхода. У драмы нет конца, у драмы нет границ, у драмы нет берегов. А твоя драма — невероятная, в мирах, которые ты рисуешь, в перетекании одного образа в другой, в эпитетах и сравнениях так приятно блуждать, так приятно плыть по их течению, чтобы в мгновение утонуть вместе с твоим персонажем в страхе, горе или отчаянии. Я зачитываюсь каждым твоим постом и, думаю, что я не один такой.
И вот я написал так много, но так и не смог сказать главного.
Я бесконечно рад, что ты снова со мной.
Твори еще, пусть вдохновение тебя не покидает.
А я... буду рядом, чтобы мы в этой драме не были одиноки.
Люблю тебя, моя талантливая девочка.   
(с) Мэттью

Лианна

Дэвид

Ник

Маргарет

Дамиан

Юджин

Но стена все так же оставалась неприступной и Медея лишь огорченно поджала губы, помотав головой из стороны в сторону, когда ее макушки коснулся сухой поцелуй. Она не знала, как следует отказывать на подобные предложения и не могла понять, а нужно ли, ведь соблазн согласиться был крайне велик. Макинтайр вполне мог дать ей то ощущение нормальности, которого не хватало в ее жизни. Он был ей интересен, но за время, проведенное вместе она лишь единожды могла приблизиться к нему настолько плотно, чтобы попытаться разглядеть, что же скрывается за начищенным фасадом. Смутное ощущение опасности лишь подстегивало любопытство, а дрожь, проносившаяся по телу от его прикосновений, склоняла чашу весов к той планке, где эти касания могли разбавить сумрак ее вечеров на какое-то время. Это не продлится долго и не займет много времени. Ведь можно воспринимать это как эксперимент? Тебе уже за тридцать, а ты так и не удосужилась разделить жилье с мужчиной.
«У меня был тяжелый день. Последние полгода.» Медея

У Вас было воинское звание? - доктор Салливан пытался понять, кем себя считает сам Трэвис. Девятнадцатилетнему мальчишке в свое время не было понятно, как сознание может определять бытие, но с каждым новым клиентом, с каждой травмой физической или душевной, с каждым случаем и с каждой новой картой, он все отчетливее понимал, что восприятие бытия напрямую зависит от сознания. И боялся представить, как выглядит мир человека, накачанного таблетками лишь ради того, чтобы он не набросился на очередного специалиста, который пытается ему помочь, но отчаянно желал понять, какие осколки остались в голове мужчины, чтобы собрать их воедино и попытаться восстановить то, что было утрачено. Ему, впрочем, все еще казалось, что успокоительные влияют не только на нервные центры, снимая повышенную возбудимость, но и на способность к концентрации внимания. Мэтт питал невероятные надежды на то, что уже через несколько сеансов он сможет поговорить с мистером Грантом без лишних таблеток.
«за звезду - полжизни» Мэттью

У неё было два пути. Первый - отказаться и вообще не приходить больше, но Киран порой становился невыносимым созданием, когда ему нужно было что-то узнать, его не смущало, что есть вещи, которые лучше не знать. Конечно, отчасти, причиной ее состояния был он сам, но Дейна не раз прокручивала в голове примерный разговор, и несмотря на множество различных вариантов откровенного разговора, финал всегда был один. Никакой. Ничего не изменится в лучшую сторону, близнец ещё больше уйдёт в себя и свои страдания, ей прибавится чувство вины, а для полной картины их общение, что и так держится на уровне хороших знакомых, превратится в окончательный разлад. Они никогда не говорили откровенно, младшая Хьюз всегда осторожно подбирала слова, чтобы наружу не вылезли старые обиды, незначительные, но с годами накопиться могло немало, и тогда где одно, там вылезет другое, очередное и все превратиться в один большой скандал.
Второе - согласиться и терпеть... проблему. Проблему, что будет копаться в ней и пытаться сотворить чудо одними лишь словами и избавить ее от всех внутренних демонов.
«Better to not know than to endure this silence» Дейна

«Интересно, сродни ли мое отвращение тому, в коем утопает моя Мэдди, когда я переступаю порог ее квартиры?..» - задумывалась время от времени Алесса, сжимая в руках аккуратную чашку, протянутую дочерью в лишенном всякой нежности жесте, будто бы это не родная мать пришла и потревожила ее спокойствие, а последний человек в этом мире, которого она хотела бы видеть у себя дома. Впрочем, не исключено, что именно таким человеком Алесса и являлась. С годами они с Мэдисон стали терпимее друг к другу, но смогли ли принять то, во что каждую из них превратила перенасыщенная черным траурным кружевом жизнь?.. Старались ли это сделать или все еще томились в обоюдных невысказанных обидах?.. Однажды кто-то наберется смелости и заговорит о чем-то действительно важном, а не о дежурных вещах вроде планов на рождественские каникулы или успехов в учебе. Ими, кстати, интересовались даже коллеги Монтгомери, особенно те, кто сам растил детей. «Наверное, это такое счастье, когда дочь разделяет твои увлечения и хочет посвятить жизнь тому же, чему посвятили ее родители!» - мечтательно рассуждали и расспрашивали Алессу ее подчиненные, а она лишь пожимала в ответ плечами, уверяя, что ни сколько не влияла на выбор дочери, касаемо учебного заведения и специальности – хотела казаться современной и любящей матерью, а на самом деле она просто не знала, пошла ли Мэдисон на биологический факультет из-за «безысходности», или же любовь к естественным наукам была у нее в крови.
«Delusions» Алесса

А затем я поцелую тебя. За ночь.. я соскучилась по твоим губам так, что мои уже стали почти сухими. Слышишь, любимый?
Однако.. я не могла повернуться.
Однако.. мысли катком прошлись по мне и я осознала, что все это был вовсе не сон.Я услышала гулкие звуки приборов, которые медленно возвращали меня в реальность и я постепенно вспоминала то, что произошло. Как я могла оказаться.. в больнице? Я приоткрыла глаза, но все плыло. Головокружение мешало мне рассмотреть картинку перед глазами. Я услышала громкий голос медсестры, а затем.. я увидела как ты склоняешься ко мне. Любимый. Мой Леннарт.. Я думала у меня получится сказать это вслух, но все было тщетно. Я дышала.. но не сама, а с помощью трубок. Господи. Этого не может быть. Что.. что произошло на самом деле?! Почему я не чувствую своей руки?! Почему.. не могу повернуться?! Почему.. НАШИ ДЕТИ?! ЛЕННАРТ! Скорость моего пульса на аппарате моментально пошла вверх, но я все это время смотрела в твои глаза.
«.я прошу тебя, просто будь» Рене

Элис действовала, полагаясь исключительно на «авось», с полным пониманием того, что высокому, мускулистому, тёмному, как эбеновое дерево, журналисту вполне может не приглянуться самую малость нелепый и чудаковатый красавчик в шляпе, которую можно трогать только избранным, а примерять, так и вовсе, судя по всему, наизбраннейшим. Вариантов дальнейшего развития событий было, как минимум, четыре, а то и пять, но Фишер хотелось верить, что чуйка у неё к тридцати-то годам уже отросла что надо и работает на «ура», и в Купере она действительно не ошиблась, хоть и схватила его буквально на пороге, повинуясь больше желанию ошарашить кого-нибудь, чем действительно заиметь нового знакомого, не говоря уже о том, чтобы, спустя где-то час, отправиться с ним в Национальный парк, тайком. Будь у Элис больше времени, она бы с удовольствием устроилась бы в первом ряду с попкорном, чтобы запомнить все детали, но, к её глубочайшему сожалению, приходилось продвигаться вперёд быстрее, чем у красавчика и Боба развивались события. В очередной раз приходилось смириться с тем, что организаторам и режиссёрам-постановщикам никогда не удаётся просмотреть весь поставленный спектакль от начала и до конца, конечно, если никто не удосужится его записать.
«don't yawn, cause this is Africa» Элис

let all my doubts go

Лучшая игра недели

- Останься. Прошу.
Но Дамиан её не слышал или не слушал, смешав её тихий молельный шепот с хлопком двери. Маргарет словно прошибло ледяной волной, скользнувшей тонкой иглой под самую кожу, пронизавшей каждый нерв, натянутый до предела. Она напряженно вслушивалась в звук отдаляющихся шагов и шум, отъезжающего лифта: теперь она осталась одна в оглушающей тишине квартиры, заставленной коробками и укутанной надеждами на будущее, померкнувшим в темно-синих сумерках, опустившихся на город.
У них впереди вся жизни? За двадцать четыре часа восклицание, наполненное тихим и безмятежным счастьем, сменилось лаконичным утверждением и превратилось в невысказанный вопрос с равнодушным касанием губ у виска. Маргарет не могла упорно притворяться, будто ничего не происходило. Ей - такой надломленной, раздавленной и разбитой - не хватало сил, чтобы выругаться или разрыдаться. Вся в белом, она стояла посредине гостиной и меланхолично разглядывала свое отражение в окне.
Маргарет

Каррера очень сомневается, что будет чему-то рад на нем. В кармане его куртки кольцо. Оно прожигает ткань и причиняет боль. Купленная в Вегасе безделушка за последние дни превратилась в значимый символ. И никогда не обращающий особого внимания на подобное, Дамиан понимает - не справится. Не сможет позволить надеть его себе на палец. Не протянет руку с лежащим в ней кольцом для Маргарет. Не теперь, когда в нем настоящий бриллиант.
Их фальшивая свадьба была чем-то особым.
Грядущая помолвка - не более, чем фальшь.
Они уже женаты.
Они. Уже. Женаты.
И это меняет всё.
И Каррера набирает номер, который отвечает в любое время дня и ночи. Он - один из любимых клиентов хозяйки ювелирного салона. Сейчас Дамиану хочется думать, что самый любимый. Что только одна женщина предпочла его другому. Не считая прошлой жены.
И перед тем, как голос на другом конце ответит, Каррера рассмеется.
Дамиан

morning, keep the streets empty for us.

Йон Карлос Луна был по жизни большой, двухметровой проблемой. Ходячая катастрофа, он мог что-то сломать ненароком, ну или ушибиться так, что скорая уже мчалась к офису "Night Chance" из-за ближайшего поворота. Он всегда куда-то торопился, суетился слишком много, любил принимать активное участие в любой деятельности, даже в той, о которой имел очень смутное представление. За это Йона любили. За это же иногда ненавидели, ведь раздражение даже за вуалью обожания не скроешь.
Его смех эхом разносился по коридорам офиса, его истории и байки коллеги передавали друг другу из уст в уста. А иногда и пересказывать смысла не имело - ведь Йон здесь, он тут как тут, со своей прежней улыбкой, открытостью и готовностью всем что-нибудь, да поведать. Энтузиазма в итальянце было хоть отбавляй, эмоции частенько били через край.
Йон

Восемь месяцев жил скитальцем в суровых уголках дикой природы, но нынче вновь в чужом городе и стоит посреди огромного холла в кругу многочисленных незнакомцев. Каждый из них озабочен своим делом: сосредоточенные взгляды, короткие стальные фразы, не требующие ответа. У одних поблескивает седина на висках, а другим едва перевалило за двадцать и они с неподдельным старанием носят свои портфели, мечтая успешно окончить стажировку. Вокруг все казалось стильным и новым, высокомерно напирали юристы, нисколько не обращая внимания на младших коллег, все находилось в движении и людские потоки утихали только позднем вечером.
Должно быть, понимающая улыбка выдала его. Первый залп возмущения, так или иначе, утих – и на опустевшее место пришла растерянность, скрывшаяся за бравадой недовольства.
Густаво

С закрытыми глазами

Девушка вздохнула.. Оказавшись на улице, она слишком часто вспоминала прошлое.. хорошее.. плохое.. разное..  Раньше запрещала себе копаться в свитках истории.. Запихнула их на самую дальнюю полочку подсознания. Не трогала многие годы, дожидаясь своего часа. Стало быть время пришло. Принято считать, что на пороге смерти к человеку  возвращается все содеянное и не завершенное..  Не даром старики рассказывают истории о своей молодости вертлявым внукам, стараясь усадить их на диван. Тыкают в ручонки альбом с пожелтевшими снимками.  Те не хотят слушать пропахшие нафталином россказни бабули.. Лишь обзаведясь собственное семьей и детьми, с возрастом начинают ценить упущенные моменты.. Собирают по крупицам историю предков, чтобы однажды так же передать внукам-непоседам за чашкой чая.  У Марии не было семьи.. Она была бесплодна, как лишенное корней дерево. В лапах садиста тело и душа медленно иссохла. Внутри осталась прелая труха. Некому рассказать свою историю. На могиле никто не заплачет. Скорее всего у ирландки не будет  нормальной могилы. Закопают неопознанный труп вместе с остальными бездомными..
Мария

Его руки дрожали, но не от холода, а от переизбытка эмоций и чувств. Из горла рвались сдавленные хрипы. Мужчина как безумный вглядывался в родное лицо. Чужая, но все еще моя. Давно забытый голос вылез наружу, долбя в раскаленных висках. Грудь сдавило от нестерпимой боли. Синяки на девичьем лице твердили о том, что прожитые дни были слишком тяжелыми. Ему хотелось скрутить шею каждому, кто посмел прикоснуться к ней и причинить вред. Они топтали ее тело, а он растоптал душу... Его причиненный вред ей несравним. Мог ли он надеяться когда-либо вымолить у Марии прощение? Она прощала тебя слишком много... много раз. Голос принадлежал ему, но был чужим. Исходил из его человеческой сущности. Та погибла, разбившись на самолете. Живо осталось лишь зло в нем. Тьма поглотила душу и его тело. Проблеск света он видел в незрячих глазах Марии и так яростно желал, чтобы она хотя бы на миг посмотрела не него тем прежним взглядом. Видела перед собой любящего мужчину, а не монстра, топчущего девичьи мечты и сердце.
Бенджамин

Мы взрывали рассветы

Он только краем глаза видел, что происходило между Эрни и Марком, и подмеченные моменты ему не нравились. Именно страх гнал его быстрее на то место, однако когда запыхавшийся Уэйд затормозил, все уже закончилось.
Наверное, у него была совершенно глупая физиономия. Глупая, бледная, перекошенная ужасом от того, что сам себе успел напридумывать, но Эванс стоял живой. И ему хотелось добавить, но уже за то, что заставил так волноваться. Ухмыляется, гад. Живой и даже почти невредимый. Дать бы по шее! Как знал ведь, что не надо было ехать на этот выпускной. Все насмарку, блин!
"Успокойся, дурень. Все ведь обошлось." - мысленно осаживает самого себя. Медленно вдыхает и выдыхает, собирает разум из осколков панически мыслей и пристально глядит на Марка. Что? До свадьбы?
- Если я сам раньше тебя не придушу, - ворчит Уэйди, спуская пар. А еще про него говорят, что он де ходячая неприятность. Нет. Черта с два! Это все Марк на свою королевскую задницу притягивает всяких оголтелых.
Юджин/Уэйд

- Не знаю. Может быть и да, а может быть и...- да. Увиливая от точного ответа на вопрос о переломе, Марк лишь притворно улыбался. На самом деле ему было попросту плевать на состояние Эрни, на его в говно раздолбанную руку и на его умалишенную мамашу, которая однажды пыталась добиться осуждения Эванса по статье за оказание телесных повреждений. Ну тех самых, от которых Джонсон месяц оправлялся в далеком прошлом. Так вот неровен час и мисс Джонсон вновь возжелает мести за свое чадо. Одолевали ли Марка волнения по этому поводу? За решетку он конечно же не хотел, тем более, когда перед твоим носом открываются широкие возможности. Когда жизнь взрослая откровенно манит в свои порочные объятия и школа остается где-то на задворках бурного прошлого. О проблемах завтрашнего дня, блондин предпочитал думать тогда, когда запахнет жаренным. Пока же он ощущал невероятную легкость в душе. В принципе он шел по четко намеченному плану: каминг-аут совершил, на выпускном балу с парнем своим первый танец станцевал, нос вражескому ополчению утер. Оставалось самое интересное.
Натаниэль/Марк

Жили они долго и счастливо, пока не встретились

И подумать только, с какой нежностью он говорит о хреновой стерве! Глаза Лорен полыхнули зелёным огнём, а губы поджались, но она благоразумно хранила молчание, отлично понимая, - Лиса ей не переубедить. Начини она распекать предмет его страсти, по всей видимости, далеко не остывшей, то он только разозлился бы на неё, а это ей меньше всего сейчас было нужно. Ещё хуже, если он ударится в другую крайность и начнёт унижать себя, выгораживая незнакомую Лорен, но уже ненавистную мегеру. Ло очень хотелось просто прижать парня к себе и дружескими объятиями передать ему толику тепла и уверенности в этом холодном блестящем мире на холодной блестящей улицы равнодушного города, где слишком просто пропасть не только ей, но всем наивным и доверчивым. Откровенность Элиаса, едва знакомого, в общем, человека, её нисколько не смущала и не удивляла. Пусть они встретились только что, но у Ло было стойкое чувство, будто они знакомы всю жизнь. Где-то в мироздании они были братом и сестрой, по духу, если не по крови, совершенно точно.
- Ничего стыдного нету, - проворчала Лорен, проглатывая, с большим трудом, все колкости по адресу великолепной пассии Лиса, что так и просились ей на зык. - Ты поступил так, как и должен был. Сказал ей всё. А она...
Лорен

Сбежав позорно от развращающих его фантазий, Лис сунул сигарету в зубы и чиркнул зажигалкой. Его мелко потряхивало от собственных противоречивых чувств.
Он несколько раз видел Элис обнажённой, и она вызывала в нём жаркое желание, хотя он понимал, что оно никогда не будет реализовано (что не мешало ему остервенело мастурбировать, вспоминая увиденное). И сейчас было странно подобное поведение, ведь Лорен была ему незнакома и практически безразлична (не считая ярого интереса к ней, но, кто говорит об этом)
Зажав сигарету в зубах, Лис занялся приготовлением кофе для своей гостьи, попутно напевая радио, которое включил, потому что тишина для него была противопоказана. Себе он положил чили и много сахара, а вот с кофе для Лорен решил не экспериментировать, ему не хотелось, чтобы девушка швырнула напитком ему в голову. Кто знает, на что она может быть способна в гневе? По губам Лиса скользнула невесёлая улыбка, когда он вновь вспомнил сверх подвижную и яркую Элис, которой в его жизни больше никогда не будет.
- Ты не торопись. Сначала расскажи о себе, чтобы я знал, кто ты. И, пожалуйста, ничего не скрывай, если хочешь, чтобы я тебе помог.
Элиас

Вероника
посмотреть

Дейна
посмотреть

Рауль
посмотреть

Амелия
посмотреть

Уильям
посмотреть

Эрик
посмотреть

Он все никак не мог поверить в то, что это правда.
Рауль, который когда-то с легкостью ездил по Европе, не особенно заботясь о том, в какой стране находится; Рауль, который запланировал поездку в Австралию за три дня и остался там на несколько месяцев; Рауль, который подался в незнакомый мегаполис по ту сторону океана практически без денег и вещей, - и тот же самый Рауль, который теперь даже за пределы Марселя не мог выбраться в одиночку. И это именно он собирается снова лететь в Нью Йорк. Зачем? Догнать прошлое, изменить будущее, наслаждаться настоящим?.. Он и сам не мог дать четкого ответа, да и не очень хотел отвечать – какая, в сущности, разница, если к этому городу его вправду влечет. Нельзя же все оставшиеся годи провести под родительским крылом, нельзя ограничить себя одним единственным городом, сколько бы он ни был хорош. Амбиции, потухшие и притихшие за последние полгода, наконец начали давать о себе знать, разгорелись ярким огнем – и все благодаря Рите Мэй, которая словно почувствовала эту тягу даже раньше, чем сам Рауль ее осознал, и вместо того, чтобы погасить разговорами о сложностях и опасностях, только подлила масла в огонь.
читать продолжение: «Lego House»

Ох, святые тарталетки! Невероятно, ужасно, феерично-катострофически за тебя рада! Как узнала, то чуть было не снесла стол в одном из предприятий общепита, а потом улыбалась, как дура минут 20, а домой ехала, радостно подпрыгивая на ухабах вместе с автобусом! Но давай посмотрим в глаза – возможно, твоему попаданию в табличку я порадуюсь больше, чем ты сам. Поэтому как-то внезапно я поставила перед собой цель – хочу своей болтовнёй сделать так, чтобы ты гордился своей, назовём это, победой, и тебе бы хотелось ещё.
Эх, Руля-симпампуля (чую, уже -100500 гордости хд), мы с тобой повстречались во время перемен что в твоей жизни, что в моей. Совершали ошибки, знакомились друг с другом каждый раз будто заново, ругались… о том, что творили мои бабоньки по отношению к твоим мужикам, так то я вообще молчу! Но всякий грёбанный раз оставалась одна константа – моя чёртова признательность тебе, верность тебе, желание вдолбить в твою крашенную бошеньку одну простую истину: «Всё складывается так, как должно, и это приведёт тебя к тому, что в один прекрасный день ты проснёшься абсолютно счастливым».
Что я ещё могу сказать? Что ты вырастил во мне игрока? Было. Что даже несмотря на то, что я буквально физически чувствовала, как ты на меня забиваешь, я всё равно не могла не оставаться рядом? Тоже упоминалось. То, что своим пинком ты можешь воскресить моё постописание из почти мёртвых? Да я даже день недели могу вспомнить, наверное! Наше общее прошлое короткое, а, быть может, время с тобой пролетает быстро. Но ты всё ещё играешься с моими мозгами, аки котик с клубочком, а я с радостью кричу на тебя от всего капса своей клавы. И это настоящее. Мы никогда не были спокойными х)
И от этого ещё более странно, что при уровне взаимоотношений типа «СЛЫШ ЧО»/«ОЙ, ВСЁ», мы смогли создать именно таких Риту и Рауля. Я перечитала как-то твою заявку на неё. Это совсем не то, что ты ждал, изначально в твоей голове она была совсем другой, а я уже приложила лапу и создала это нечто для тебя. Нечто для тебя, что я тебе никогда не дам в обиду. Но ты и сам её не захочешь обижать) И так странно замечать, что эта странная дружба не прошла мимо глаз манхэттеновцев – критичных и сцепленных друг с другом островитян. Это ж какую нестандартную залипуку мы с тобой запилили, а!
Так или иначе, ты и я в лице Рауля и Риты знаем друг друга уже почти полгода. Новое знакомство, невероятно особенное, которое мы создаём сами своим воображением, своими мыслями, словами. Ты упоминал в посте, словившем табличку, что согласие Риты Мэй на поездку в Нью-Йорк  больше, чем предложение руки и сердца. Что верно, то верно. В лямуры-тужуры-абажуры мы с тобой никогда не сыграем. Не играть нам с тобой романтики головного мозга с иррадиацией на горизонтальные пляски в постели. Но мы способны на большее, мы – чёртовы депеши с их «Higher Love». И хоть я знаю, как легко тебя сманить другими сюжетами (и мы оба знаем, о чём я говорю), как радостно бросаешься ты в этот омут с головой, забывая о тех, кто на берегу этого самого омута ловит плохонькой удочкой редкую рыбу твоих постов, ты всё равно вернёшься из заплыва за драмой, и даже получишь наградку за лучший пост недели на Манхеттене. Просто для меня дружба Рауля и Риты Мэй – маленький уютный уголок в реальном и виртуальном мире, полного всякого не всегда приятного, место, где всегда тепло, где тихо и чуть шёпотом посмеиваются перекатывающиеся волны, и светит самое тёплое на свете солнце Марселя, унесённое ветрами и ритиным Синим Китом на Манхэттен. Место, которое хочется уберечь от всего и от всех. Надеюсь, и для тебя это так. Надеюсь, именно поэтому ты никогда не оставишь Рауля и будешь возвращаться ко мне с постами вновь и вновь.
И вот так всегда. Мыслей много, а как дойдёшь до ворда – такая пустота.
Да и хватит, наверное. Я ж невероятная болтушка. А у Вас, гражданин молчун, мне бы поучиться лаконичности. А суть такова: ты невероятно талантливый и чудесный, ты молодец, хоть и вредина. И пусть ты тот ещё причудливый фрукт, мне с тобой невероятно повезло. Тебе я могу доверить свои цветы и свой улов. И да-да, я люблю тебя. Не заставляй суровую меня говорить эти очевидные истины своими достижениями (НЕТ).   
(с) Рита Мэй

Бен

Мария

Дэвид

Рэй

Элеонор

Натаниэль

Блуждала, конечно, по его соображению мысль прямым маршрутом отправиться домой или хотя бы сразу на точку другого заинтересованного в этой авантюре приятеля, но скука и желание потусоваться среди своих в баре взяли над здравым смыслом верх, и Мэд заключил для начала заскочить к их организованной за свалкой ночного клуба базе - во всяком случае, там всегда можно было повеселиться независимо от времени суток, хотя бы послушать музла, пострелять по бутылкам, завести новые знакомства, с кем-то подраться или просто надраться в самую жопу; причем все вышеперечисленное вполне могло происходить в течении буквально пары часов, и всех это более чем устраивало. Так разве мог Мэдок отказывать себе в приятном времяпрепровождении в не менее приятной компании? Как будто у меня есть альтернатива...  Неопределенно подумалось мужчине, когда тот проходил по пешеходному мосту, сопрягавшему районы и выглядевшему довольно внушительно для подобного назначения, и как-раз на нем, под светом фонарей он вынул сигареты, чтобы остановиться закурить и хоть немного привести в порядок поплывшую куда-то голову вслед за неспешными волнами за перилами, где к тому же торчала какая-то особенно разукрашенная девка, то ли собиравшаяся освежиться в явно нелетних водах сомнительной свежести и химического состава здешнего протока, то ли просто любовалась открывавшейся панорамой, проверяя на прочность собственные нервы. Почему бы и нет?
«Что вы так убиваетесь? Вы же так не убьетесь» Мэд

- А..рт, - мне было сложно говорить из-за першения в горле и возникшего внутри меня кома, похожего на сгусток крови, - твое пле..чо, - я почувствовала, как слеза скользнула из кончика левого глаза и покатилась вдоль моей щечки, пока я смотрела в твои глаза. Видеть тебя живым.. я о большем и не могла просить. Я делаю большие паузы между словами, чтобы набраться больше сил и иметь возможность говорить с тобой больше. Ты.. я вижу твою одежду. Я не знаю, сколько прошло времени с тех пор, как я закрыла свои глаза, хоть и понимаю, что наверняка не пара часов, а ты.. ты не переоделся, а значит и отказался от госпитализации. Любимый.. я видела, насколько уставшими и печальными были твои глаза, и я.. я попыталась тебя потянуть к себе, но хватило лишь на один хилый рывок ладонью, которым я хотела заставить тебя подняться выше к себе. Пожалуйста. Ты это видишь по моим глазам. Ты видишь, как мне это нужно. Это нужно и нашим детям.. я посмотрела на свой животик. Испуганно. Я.. я боялась, что ничего не смогу увидеть там, но наши малыши все еще были под моим сердцем. Правда.. я все равно чувствовала боль. Как-будто он стал меньше.. Как-будто.. что-то не так, - все.. хорошо, со мной. Все. Труд.. но пока дышать, люби..мый, - твое лицо уже было совсем близко к моему и я жалела о том, что не могу приподняться и дотянуться до него. Жалела о том, что я не могу пробежать пальчиками по твоим морщинкам и забрать из них усталость.
«.я прошу тебя, просто будь» Рене

И когда я, захлопнув двери машины, входила в старый мотель у обочины, пропуская вперед старика Исаака, я уже знала, что никто не выйдет из мотеля живым. Кроме нас с Вайноной.
Коупленд немного нарушил наши планы. Даже приезд Доусона был спланирован – мы знали констебля и того, кто приедет на помощь вместо него, но чертов Коупленд… Мы недооценили его, но с другой стороны, все получилось даже лучше задуманного. Ведь теперь никто и никогда не посмеет подумать, что я убийца.
Бедная маленькая Вивиан, ты так вздрагиваешь от громких звуков, твои волосы, белые как снег, легко колышутся на ветру, а пальцы неистово выстукивают нервную чечетку на любой твердой поверхности. Бедная маленькая Вивиан, мне так жаль тебя.
И твоего мужа тоже жаль.  Но теперь он отомщен.
Я откидываю голову на подголовник. За окном рейсового автобуса злые снежинки снова начинают свою пляску смерти – я закрываю глаза. Уже через несколько дней никто не вспомнит о чудовищных убийствах в мотеле у обочины, а снег погребет остов здания до весны, превратит здание в холодное подобие себя самого – а еще сотрет все следы. Мы оставили окна открытыми во всех комнатах – так что уже сегодня к ночи снег запорошит старые кресла, дряхлые кровати, и кровь, оставшуюся на полу. 
«Мотель у обочины» Алиссия/Вивиан

- Ты как? В порядке?
- В полном.
Ложь - второе спасение после правды. Если бы не она, мы бы все давным-давно бы уже вымерли, ведь утаивать что-то гораздо проще, чем раскрывать правду. Порой даже отвратительную правду. Хотя мне казалось, что Ави не поверила. Смолчала. И на том спасибо.
Возвращался обратно в кабинет чужой компании уже с ворохом мыслей и фраз, которые должны были убедить слабоумных порошковых главарей уверовать в то, что моя реклама поможет им постепенно захватить рынок. От кокаина и его металлического привкуса постоянно першило во рту, не помогала даже жвачка, так что со стороны могло показаться, что я нервничаю, внимательно ловя каждое слово оппонентов и запивая его водой из здешнего буфета для рабочих. Ничуть. Я был спокоен, как обычно, только вот усидеть на месте не мог.
На улице уже стемнело, когда мы с Ави покинули здание и я помог ей застегнуть серое пальто.
- У тебя еще осталось одно дело на сегодня.
- Правда? Видимо, я забыл. Ну, во всяком случае, для того ты у меня и есть, чтобы не упускать из виду каждую мелочь.
- Я тебя отвезу, все в порядке.
«don't nobody know my troubles but God.» Бенедикт

Ну всё, - решила девушка. - Началось.
Игра на нервах. Кто первый сдастся. Кто первый не выдержит. А впрочем, есть ли разница, если под градом пуль могут полечь все? Когда её подкосит чья-нибудь шальная пуля, неужели ей будет дело до того, кто это всё заварил? И всё же потенциальная смерть от оружия человеческого казалась куда как благороднее, нежели от зубов и когтей недочеловека, которого Скай предпочитала держать в поле зрения. Если, конечно, в смерти есть что-то благородное.
Парень психанул. Странно, Скайлар думала, что первой будет она - хорошо, что никому не было видно, как тряслись её поджилки. Что ж, парень спас её репутацию, так что при случае, если их не застрелят, нужно будет его поблагодарить.
И всё же, несмотря на непосредственную опасность от банды во главе с Одноглазым Пиратом Джо, как окрестила его девушка, она не решалась оставить в покое их пленницу, зная не понаслышке, сколь опасно недооценивать пленного врага даже в разгар битвы. Скайлар не доверяла её внешнему спокойствия, не верила, что она внемла увещеваниям Дитриха.
Идиот, - мелькнуло в голове девушки, когда парнишка кинулся на мужчину из другой банды. Разумеется, он отхватил прикладом. И хотя Скай могла предположить, насколько это больно - а кровь на лице юноши не оставляла сомнений, что силушку-то Клинч приложил - она даже не поморщилась. К сожалению, даже в мирном поселении ей приходилось наблюдать картины и пострашнее. Сохранять каменное лицо - что может быть проще?
«Самый страшный монстр - это человек...» Джордан/Скайлар

Оркестр играл приятную музыку – Нора слышала ее краем уха, чуть повернув голову в сторону, она видела приоткрытую раму окна, разгоряченный огнем в разожженном камине воздух встречался с морозом улицы, заносившим в наводненное людьми в дорогих туалетах помещение мелкие искорки снега. Какая-то дама демонстративно чихнула и официант, одернув манжеты рубашки, поспешил к ней, закрывая окно и задергивая бархатные портьеры, вместе с тем возвращая взгляд Онории к вензелям, украшавшим строки однотипного в подобных заведениях меню. Ей не хватало свежего воздуха. В помещении было слишком душно, или все же в ее груди зарождалось волнение, предвещавшее итоги встречи с сидящим напротив мужчиной, что не скрываясь рассматривал ее. Впрочем, молчаливая пытка неловкости не стала затягиваться слишком надолго, разрываясь со стороны пригласившего неожиданным вопросом, на который женщина лишь кивнула, подтверждая, что понимает о чем говорит Харрисон. Во всяком случае, собака в их доме была, и тогда, когда сама Нора была возраста Арлин, и сейчас, вот только уже не у нее, а у дочери. И вопреки повествованию, девочка совершенно не была готова к тому, чтобы запирать своего любимца в комнате, или отказывать тому в такой малости, как ужин из собственной тарелки за общим столом. Еще один странный член их семьи, повадки которого оставалось лишь терпеть. Арч младший.
«She has gotten lost in the crowd» Нора

Sense and Sensibility

Лучшая игра недели

Обычно свет не выключали надолго, то ли подрубая резервные источники питания, то ли устраняя неполадки в рекордные сроки, учитывая стоимость жилья в этом районе. Однако за правильность таких выводов он не ручался, ибо периодически пропадал из дома на достаточное количество времени, чтобы не замечать очевидных вещей, вплоть до тотального потопа, если тот ликвидировали до его возвращения. Выключаясь на несколько минут, а то и на полчаса, Флинн то и дело открывал глаза, проверяя, не возобновили ли подачу электричества. Сон выходил дёрганным, прерывистым и не несущим в себе отдых. Отопление в летний период не работало, а вот окно следовало открыть хотя бы на проветривание. Ему постоянно казалось, что в комнате чересчур душно и жарко, отчего одеяло давно сбилось в ком где-то в ногах, а к пробуждениям, когда Хэйвуд пребывал в какой-то поверхностной полудрёме, прибавлялась головная боль. После тяжёлых нагрузок, физических упражнений или бега, немного позаброшенного в последнее время, никаких проблем не возникало. На самом деле он вообще не мог вспомнить, когда они были, но сейчас при отсутствии физических нагрузок и чрезмерных умственных переутомление зашло за ту черту, когда сон свисал клоками, оставляя Флинна открывать глаза, видеть очертания предметов в комнате, слышать продолжающийся за окном ливень, но всё равно не до конца понимать, где и когда он находится.
Флинн

Шипя и подпрыгивая на одной ноге, Джин продолжала прислушиваться к звукам, раздающимся внизу, одновременно надеясь, что поднятый шум мог спугнуть того, кто бродил по первому этажу, и боясь, что он привлек нежелательное внимание, которое прямо сейчас и будет проявлено в адрес не спящих жильцов. Прикусив губу, заменяя одну боль на другую, девушка постаралась задержать дыхание, чтобы слышать лучше, но тут же отвлеклась от этого занятия, когда ладонь Хэйвуда, тепло которой опалило даже сквозь ткань футболки, легла на её талию и притянула к кровати. Присутствие Флинна уже не раз прогоняло её страхи, давая ей твёрдое, непоколебимое ощущение полной безопасности, в которой нет места никому, кто мог бы ранить или причинить боль, где все кошмары прошлого исчезали, натыкаясь на монолитную стену спокойствия и уверенности. И несмотря на произошедшее в переулке, Джин продолжала тянуться к нему и верить, что он сможет спасти её, если и не от внешних угроз, то от тех, что крылись в памяти, выходя из-под контроля, когда нервы натягивались до предела, а одиночество становилось невыносимым. Она знала, - он спасёт её, как делал это уже не раз, принимая в свои объятия и отгоняя монстров, которые для неё всё ещё жили под кроватью, а иногда и не только там. Порывисто выдохнув, девушка проследила за тем, как Флинн встаёт, опираясь на костыли, проходит по комнате, а потом и исчезает в коридоре. Переплела пальцы, сжимая, напрягаясь и вслушиваясь в происходящее.
Джиневра

Once upon a december

Машина мягко припарковалась у кафетерия, где у Хелен была назначена встреча с журналисткой по имени Габриэлла де-Нуар. Красивое имя. Оригинальное, такое, наверное, приятно произносить – Габ-ри-эл-ла, как вишневая карамелька на языке, сунуть за щеку и катать языком – Габ-ри-эл-ла.
«Интересно, какая она?»
Хель любила людей. Хель любила общаться с людьми, и поэтому никогда и никому не отказывала в интервью. Она хотела, чтобы ее читатели знали ее, как человека, а не только как автора книг.
Закрыв машину и поставив ее на сигнализацию, Хелен удобнее устроила на плече сумку и направилась к входу в кафе. Она не надела шапку (ух и разозлился бы папа!), так как рассудила, что пройдет только от машины в помещение и обратно, но снежинки все равно запутались в темных коротко подстриженных волосах беспечной писательницы, и она почувствовала себя гораздо лучше, зайдя в пахнущее теплом и выпечкой кафе.
Хелен

Если быть достаточно честным человеком, то, по правде сказать, Габриэлла никогда не любила зимний период времени. Конечно, всё вокруг красиво, всё белым бело и прекрасно, везде чувствуется предновогодняя атмосфера:  магазины наполнены игрушками, на каждой улице играет всеми известные композиции, позволяющие не забыть, что скоро наступит, люди становятся радостными, улыбаясь на каждом шагу, а мороз по своей доброй воле не перестает кусать каждого за щеки, делая их ещё более красными, чем они есть. Всё это, безусловно, очень нравится девушке, ведь они с мамой и бабушкой часто в небольшом домишке устраивали себе запоминающиеся праздники, но то, что всегда приходится одеваться в несколько слоёв одежды, терпеть вечные морозы и бураны,  особенно, когда ты - дикий мерзляк, как-то не умоляет всего выше перечисленного. Бриэлла была не в особых ладах с зимой, потому что человек, родившийся летом, по своему обыкновению привык к теплу и жаркой погоде.
Габриэлла

Better to not know than to endure this silence

Или ты опять врешь, Дей?
Сколько можно?
Убирайся из моей головы.
Разницу между психологом, психиатром и психотерапевтом Дей так и не поняла, хотя проштудировала огромное количество статей в сети, пока в глазах не стала отчетливо ощущать песок, а на щеке не отпечатался след от клавиатуры ноутбука, с которым она заснула в обнимку после сногсшибательного ультиматума брата. Та пятница не предвещала беды, тяжелый рабочий день при новом начальнике, с откровенным наплевательским отношением к своим подчиненным и заботами лишь о собственном благополучии и продвижении. Мистер Гамильтон дал это понять с самого начала, даже раньше, чем переступил порог отдела. Непомерный орел властности и эгоизма, вперемешку с цепкой хваткой и внимательным взглядом, подмечающим каждые детали. К концу первой недели англичанин знал сотрудников в лицо, при этом совершенно не заботился о них, изучил все проекты прошлые, нынешние и будущее, и требовал на подпись каждый листочек, никаких поблажек, уступок – ничуть не лучше лагеря строго режима или интернета. Те, кто привык к жестким рамкам по жизни, встретили новые порядки без проблем, кто-то уволился, кто-то смирился, но противиться никто не посмел.
Дейна

Сколько раз Салливан слышал в отношении себя и всей профессиональной братии обвинений в шарлатанстве? Сколько раз его самого называли выскочкой и сосунком? Он и сам, наверное, уже не мог точно сосчитать. На последнем съезде психотерапевтов, где доктору Салливану нужно было прочитать доклад по реабилитации после автомобильных катастроф, уважаемый в профессиональном сообществе коллега, услышав разговор Мэтта с доктором Молли Сандерс, симпатичной, слегка полноватой кареглазой шатенкой, специализирующейся на семейной терапии, которую он все пытался уговорить на ужин, заметил, что место Салливана не в кресле психотерапевта, а в главных ролях провальных авангардных фильмов. Но даже это не особенно расстроило мужчину. А слова нового клиента тем более даже не пошатнули его самоуверенность: Мэтт прекрасно знал и свои сильные, и свои слабые стороны, но до действительно слабых сторон и болевых точек человеку, который видит его второй или, быть может, третий раз в жизни, добраться будет не так уж и просто. Навскидку Салливан мог назвать лишь двух человек, которые знали о его слабостях: доктор Харрис, его постоянный психотерапевт и вивисектор душ, с которым он был вынужден общаться для получения достаточного количества часов личной терапии для Европейского сертификата.
Мэттью

С закрытыми глазами

Девушка потихоньку приходила в сознание, не понимая в какой из версий расколотого мира  находится. Правда и страшный вымысел стали так похожи. Границы стирались.. Что произошло в реальности? Когда? С кем? Безэмоциональность помогала мыслить  ясно. С возвращением боли эта функция отключилась. Мария погрузилась глубже в сумасшествие.  Рядом слышались шаги и скрип мебели. Тяжелый вздохи смешивались с завыванием ветра. Она лежала, как парализованная. Приступ  мог привел к инсульту. С большой долей вероятности Бетанкур осталась заточена в недвижимый саркофаг своего тела. Страшная догадка ударила по вискам. Паника пришпорила сердце.. но глаза оставались закрыты.. Она застряла где-то между.  Испуг опять отрубил пробки в сознании.. чувствуя, Ри на гране нового приступа.
Ее звали обратно. Долго. Настойчиво. Умоляли. Требовали. Просили. Мария.. Мария.. Мария.. Голоса отбивались от стен и казалось из ушей пойдет кровь от неприкрытого беспокойства говоривших. Девушка поморщилась. Тихо застонала, давая понять, что слышит. Лишь бы голоса затихли. Однако ее не отпускали обратно в блаженную пустоту.
- Мария, ты меня слышишь? Это доктор Сильвер…- каждое слово произносилось внятно и четко, будто док непрестанно ковырялся в ее мозгах. Знал, что настройки восприятия сбились нахрен. Постоянные фоновые шумы сводили с ума, не давая разобрать сути. Она продолжала лежать бревном. Тело онемело и не подчинялось.
Мария

Паника вновь подступала к горлу. Хватая костлявыми руками, начинала душить. Бен не мог видеть девушку такой... такой бездвижной и почти неживой. Склонившись над ней, он ухватил ее за плечи. Тормошил. Звал по имени. Молили и приказывал открыть глаза. Ни одна форма обращения не срабатывала. Опять начинал метаться по комнате. Помещение давно выветрило запах его лосьона. Бен закрыл окно. Не хватало еще, чтобы Мария простудилась. Ее организм ослаблен и нуждается в тепле. В чем еще он нуждается... Бен понятия не имел. Все же стоило отвезти ее в больницу! Ждать больше не было сил! Он метнулся в выходу, когда его остановил дверной звонок. Бен замер у порога, лихорадочно пытаясь сообразить, кого это могло принести. Он понятия не имел, сколько сейчас времени и какой день. И кто так отчаянно трезвонит в дверь?! Голова взрывалась от нарастающего шума, когда он дернул на себя входную дверь. В глазах читалась злость. Кто бы это ни был, он не вовремя и норовит быть спущенным вниз по лестнице.
- Чего надо? - воздух больше не проникал в легкие. Бен задышал чаще. Грудь яростно вздымалась и опускалась. - А, это вы. Вы не вовремя, - сквозь прищуренный взгляд он разглядел друга-доктора. Тот как и в прошлый раз был прилично обет и собран, но на лице читался немой вопрос.
- Что с вашим лицом? - Бен толкнул дверь, не удосужив гостя ответом. Пробурчал что-то невнятное себе под нос. Он никогда и не был общительным малым.
Бенджамин

Собака бывает кусачей только от жизни собачьей

Соотнести собственные слова о выжившем из ума деде с невозможностью оформления опеки в этом случае не составило труда. Поэтому, когда осознал, к чему относилась эта реплика и почему была произнесена, не смог сдержать легкую улыбку. Что было непозволительным для Рика Адамса – семейного адвоката. Но так естественно для обычного человека. Искренне сочувствующего подростку, оказавшемуся буквально под колпаком, и, безусловно, его понимающего.
На короткое «не хочу» мужчина только кивнул. Если он и рассчитывал на что-то большее, этим расчетам не суждено было оправдаться. Да и зачем врать? Рик еще до того, как задавал свой вопрос, предполагал, как может ответить мальчишка. И такой ответ был полностью в его праве. И даже не удивлял. Как и это решение.
Единственное, что не нравилось Адамсу – когда экспертиза подтвердит родственные связи, Ретт на этом не успокоится. И суда не избежать. И ему, Рику, придется отстаивать интересы Рэйнза-старшего в опеке над собственным внуком. Разумеется, при должной подготовке он найдет способ, чтобы как минимум поколебать уверенность судьи в том, что ребенок должен остаться с отцом, но… Тут снова всплывает уже неоднократно заданный себе вопрос – хочет ли он это делать? На который, к сожалению, ответа нет. А если и есть, то господину адвокату Адамсу он совершенно не понравится. К тому же тогда всплывет то, что Кевин сделал таки экспертизу в тайне от отца. И последнему вряд ли понравятся подобные секреты. Хотя в этом случае пацан наверняка сумеет найти слова, чтобы объяснить это «недоразумение» своему отцу.
Рик

- Извини, если нарушил твои планы, - принес формальные извинения, забравшись в машину и пристегнувшись. – Не подумал, что нужно предупредить о своем приходе, согласовать время и все такое.
Честно говоря, возможность прийти сюда именно сегодня, а не завтра, тоже появилась спонтанно. Поэтому угрызений совести особенно не наблюдалось, по крайней мере, в отношении Адамса. Кевин отлично понимал, что если не сегодня, то, скорее всего, и никогда. Он нервничал. Не показывал вида, держался, но переживал и волновался, что, наверно, естественно в его положении. Где-то внутри подспудно грыз мучительный червячок сомнения, не предает ли Кев этим поступком доверие отца. Однако всё, чего он хотел, - это доказать Рику, насколько тот не прав, подвергая сомнению письмо матери. «Анализ сделают – и всё закончится», - пытался успокоить себя Кев, но успокоиться в полной мере у него всё-таки не получалось.  Переступить порог лаборатории оказалось труднее, чем он предполагал.
И всё же он сделал. Сделал этот шаг. Серьезно уточнил что-то насчет экспертизы. Серьезно достал из сумки конверт с отцовской прядью волос. Столь же серьезно передал ее специалисту, попутно ответив на несколько вопросов. Свои ответы уже и не помнил даже, уходя.
- Мне нужна копия счета. Или чека, - отозвался, всё ещё пребывая мыслями там, за дверью, и понимая, что потерял покой еще как минимум на две недели, и непонимающе посмотрел на Рика при словах об отце. Беспокоится? Нет.
Кевин

Алиссия
посмотреть

Эмили
посмотреть

Скарлетт
посмотреть

Рипли
посмотреть

Рауль
посмотреть

Вероника
посмотреть

Игроки года:

Дамиан Лука
Каррера

Энджел
Харт

Рокки
Мун

Сид
Осборн

Рауль
Ранье

Лучшие мужские образы:

Матиас
Росси

Дамиан Лука
Каррера

Рауль
Ранье

Рэй
Макинтайр

Грэм
Ренделл

Лучшие женские образы:

Алесса
Монтгомери

Элизабет
Уотсон

Маргарет
Каррера

Джиневра
Джеймс

Камилла
Хаммел

Лучшие драматические образы:

Натаниэль
Джейкобс

Марсель
Коти

Мелисса
МакАллистер

Алистер
Голд

Медея
Сфорца

Самые неординарные образы:

Рита Мэй
Сорель

Мэдисон
Монтгомери

Аллан
Грей

Элин
Джонсон

Рэйчел
Рассел

Лучшие юные образы:

Элеонор
Макинайтр

Лианна
Рид

Лаура Грейс
Кларк

Джемма
Таггарт

Сэм
Дармоди

На стороне закона:

Флинн
Хэйвуд

Екатерина
Тармашева

Томас
Эллрой

Адам
Миллер

Уильям
Эллис

По ту сторону закона:

Джонатан
Престон

Рокки
Мун

Энджел
Харт

Алексей
Морозов

Зеро Зет
Блэк

Истории о любви:

Натаниэль
и
Кристофер

Дамиан
и
Маргарет

Рокки
и
Энджел

Дэвид 
и
Каролина

Бенджамин
и
Мария

Истории о наваждении:

Томас
и
Алиссия

Джонатан
и
Сид

Трэвис
и
Андромеда

Рэй
и
Медея

Юджин
и
Оушен

На пороге большего:

Дитрих
и
Аллан

Флинн
и
Джиневра

Уильям
и
Эмили

Йон
и
Густаво

Рауль
и
Рита Мэй

Лучшие семейные истории:

Семья
Окессон

Семья
Аддерли

Семья
Монтгомери

Семья
Тредгуд

Семья
Джонсон

Крепкие родственные узы:

Коннор
и
Джонни

Джефф
и
Дианна

Леонардо
и
Летиция

Джозеф
и
Ирэн

Тристан
и
Моргана

Прорыв года:

Рита Мэй
Сорель

Уильям
Эллис

Натаниэль
Джейкобс

Кристофер
Вардлоу

Юджин
Хартман

Активные жители форума:

Дейна
Салливан

Эмили
Хилл

Рэй
Макинтайр

Медея
Сфорца

Рипли
Купер

Герои года в области творчества:

Джонатан
Престон

Амелия
Мориарти

Анна
Уэйт

Дейна
Салливан

Мэдисон
Монтгомери

Каждый вечер, день, утро или любое время суток, когда у Флинна выпадала возможность хоть на несколько часов провалиться в сон, начинались одинаково с вызубренной фразы, повторяемой про себя по нескольку раз обязательным ритуалом. Никаких сновидений сегодня… никаких сновидений сегодня. Иногда он забывал сходить в душ или почистить зубы, иногда пренебрегал куда более серьёзными вещами, но фраза оставалась неизменной, сначала превратившись в привычку, а потом едва не встав на одну планку с дыханием, ибо о нём тоже никто и никогда не думал, просто дышал. Может быть, кошмарам и не оставалось места в жизни Хэйвуда, может, он лишал себя достаточно ярких и красочных картин, чтобы помнить о них на утро, но он не задумывался об этом, каждый раз засыпая с ощущением, что через некоторое время просто откроет глаза и продолжит с места, на котором прервался. В данный момент, глядя на мелкую, он шёл взглядом от её растрёпанной макушки, спускаясь ниже и абсолютно не представляя, что скрывается под её майкой. Зрением. Что касалось осязания, то её тело открывалось перед ним легко и просто, для чего не стоило напрягаться или усиленно подключать фантазию.
читать продолжение: «Sense and Sensibility»

Хэйвуд, я так рада, что могу это написать, ты себе не представляешь, что именно ты, именно так, на том самом пороге, на котором мы застыли, как кошак, которому вроде бы и надо в комнату, а вроде бы и нет. Каждый твой пост – это целый ворох подспудных вопросов, зарождающихся, готовящихся к взращиванию и открытию, открываемых и уже открытых. Каждый пост – это история в глубь, развитие персонажа, который давно отвык развиваться, застыв в самостоятельно созданной капсуле, где ему спокойно. И очень ценно наблюдать за тем, как он заново учится чувствовать, как, наверное, когда-то учился заново ходить. Я поздравляю тебя с постом недели. Конкретно этот пост действительно является одной из тех точек-меток, колышков, вбиваемых на память по всей длине пути, где ничего вроде бы важного не планировалось, но оно произошло. Тот элемент случайности, который открывается неожиданно, когда садишься писать пост. Здесь это слово «люблю», прозвучавшее так, как не должно было. И как ты сам сказал, совсем не про вафли. Хотя, может, и про вафли тоже, смотря, что называть вафлями и с какой стороны на них смотреть, ведь так?
Твои посты вдохновляют меня. Я всегда жду их с нетерпением и читаю, затаив дыхание. В каждом из них меня всегда ждёт новое открытие, маленький кусочек мозаики, который станет дополнением к уже написанной истории. Той, которую мы уже обсудили, продумали и перепродумали десятки раз, и всё равно продолжаем находить что-то новое. И я действительно надеюсь, что нам удастся устроить август в апреле, в двухлетнюю годовщину знакомства, как нашего, так и ФлиДжин. Ведь кажется иногда, что мы идём к этому целую бездну времени. Я очень рада, что ты есть у меня, не просто как соигрок, но как друг. Поздравляю тебя ещё раз. И ждуждужду с нетерпением новых прекрасных постов мнемнемне.   
(с) ДЖИН

Медея

Кэтрин

Итан

Анастасия

Элеонор

Дамиан

Ее руки окрашены смесью эмоций, на ладонях появляются целые жизни, причудливые сплетения и оттенки цветов, которые значат для нее нечто большее, чем просто способ выразить застрявший в голове образ. Рваные линии вплетаются в причудливый орнамент слияния света и тени. Ей поразительно близок импрессионизм, но она больше любит акварель. В мазках масляной краски слишком много шероховатости и неровности, тяжелые влажные крошки падают на подпол юбки, превращая грубый лен в произведение искусства. Вот капля отчаяния упала к беспечности, оставила яркий след рядом с безнадежностью.
- Потрясающая картина, - она вздрагивает от голоса за спиной, испуганно поднимает глаза. За спиной стоят трое, завороженно смотрят на холст.
Они всегда стоят за спиной, когда обломки карандашей выводят на белом листе, разрывая его щепками вокруг стержня, они смеются и говорят, что каракули не получились. 
«упадет человек, в небо аист взовьется» Фрея

Мне хочется его убить. Любовно придушить подушкой, которую его руки в данный момент тесно прижимают к груди. Надеюсь на её месте он представляет меня, а если нет - тогда пора точить ножи. Во сне Кристофер самое прекрасное из существ и по уровню "мимишности" способен конкурировать с детенышами панды и котятами, которые давным-давно заполонили просторы интернета. Мой ласковый и нежный зверь с трехдневной щетиной, трется носом о подушку, что-то мямлит и вовсе не желает просыпаться. Так уж сложилось, что его биоритмы не совсем соответствуют моим, ведь Кристофер по сути ночной житель: работает по ночам, ложится спать утром, а просыпается ближе к вечеру. С недавнего времени я начал подстраиваться под его режим, так как отныне нас связывают не только любовные отношения, но и рабочие. Жаловаться на недостаток времени проведенного вместе не приходится. Впрочем, я был бы во сто крат счастливее, если бы Крис сдал оборону и переехал жить ко мне. Будь так, у него появились бы не лишние пара часов в сутках, которые Вардлоу тратит на дорогу от дома до работы. Живя в огромном мегаполисе, ты просто обязан учитывать возможность проявления нежеланной непунктуальности.
«All I want for Christmas is...» Натаниэль

Вздохнув, Лорен перевернулась на бок, отвлекаясь от обычного городского зрелища: игры теней и света на потолке. Она прижалась щекой к прохладной наволочке из выданного Элиасом комплекта, совершенно свежего и едва не хрустящего от чистоты, лот ткани приятно пахло каким-то растительным кондиционером и этот аромат навевал мысли о долгожданном и давно заслуженном сне. Ло потребовалось ещё несколько минут, чтобы сдаться ему, позабыв, на время, о своих тревогах и восторгах этого дня, так неудачно начавшегося, но закончившегося вполне обнадёживающе, а всё благодаря её спасителю. Надо признать, Лис не слишком походил на рыцаря в сияющих доспехах или на принца, или просто на красивого и успешного молодого наследника, если на то пошло, но он был внимателен к ней, совершенной незнакомке. Он был милым, очень естественным, забавным и открытым. Лорен поймала себя на том, что улыбается, вспоминая его лицо, и так, с улыбкой на устах, она отплыла в страну сновидений, задержавшись на самой светлой мысли из всех, населявших её беспокойную голову настойчивым зверинцем.
«Скажи: "Панда, привет!"» Лорен

Суетный город заставлял дышать его. Короткими рывками, своими криками и гомоном он пробивался сквозь безразличную толщу собственных мыслей и притупленных чувств. Щелкая зажигалкой, Марсель курил, вдыхая пряный дым широкими ноздрями, пока другой Марсель - портовый, пахнущий рыбьей чешуей и трудовым потом моряков, беззастенчивый, как разукрашенная шлюха, брутальный, как стопка водки в замызганном баре, - шумел под ногами балкона, сложенного из витиеватых железных прутьев, игриво намекающего на барокко. Из номера отеля слышалась музыка, сжимающая тисками горло. Музыка искренняя и отчаянная, и Коти было так больно от осознания, что никогда больше он не прочувствует эту печаль полной грудью, не выпьет ее из бокала до дна. Даже печаль ушла, оставив его ни с чем.
- Nous avions dix ans а peine tous nos jeux йtaient les mкmes. - он слышал мужской голос краем уха, но даже не повернулся в его сторону. Пронзительный звук скрипки заставил его закрыть глаза и долго выдыхать из себя дым. Куда-то туда, в вечерний воздух, пока не наступит асфиксия.
«о еде и прочих бесах.» Марсель

Больше всего на свете я боюсь, что однажды Эш, поняв весь идиотизм нашей ситуации попросту уедет обратно. Любовь любовью, но когда деньги буквально находятся на подсосе и взять их в достаточном количестве, грубо говоря, не откуда, тогда чувства отходят на второй план. Можно сколько угодно утверждать, что с любимым рай и в шалаше, но стоит столкнуться с действительностью и оказывается, что комфорт куда как важнее. Эш, конечно, избалован, но не настолько, чтобы быть совершенно без понятия и закатывать истерики по поводу и без. Бывали моменты, но их я списывал на период адаптации к новым условиями. Но в редкие моменты я все равно чувствовал себя виноватым. Да и что это за любовь, когда в брюхе постоянно урчит?
Мы с ним всегда были из разных миров. И хотя мне не приходилось нуждаться в юности, да и для одиночки я тоже жил неплохо откровенно не бедствовал), то с возвращением в мою жизнь Оушена мне пришлось над многим призадуматься. В частности о том, чтобы найти работу, способную покрыть его запросы и общие потребности. Впрочем, не одно это заставляло меня задумываться над нашей дальнейшей совместной жизнью. В ней все еще было не так гладко, как мне бы того хотелось.
«работа не волк, работа - тюлень любви» Юджин

За  окном идет снег. Это какое-то безумие. Какой снег в конце октября?
За окном идет снег. Снег – это хорошо. Снег все сгладит.
Элис смотрит за окно. Элис думает оказаться мыслями где-то там, но это дохлый номер. Элис злится.
На Марлу Беннет, на себя, на Уильяма.
Еще слишком рано, и Элис не может. У Элис замирают руки – рано. Еще несколько часов, приговор окончательный, обжалованию не подлежит. (Не подлежит?)
Элис поворачивает голову и смотрит прямо перед собой. Темно-бордовая стена, тонкие вертикальные полосы. Вертикаль – совершенна. Невозможно игнорировать вертикальную ось при выражении моральных величин. Элис ничего не пытается выразить, и все же, принимает полосы на обоях за ось.
Еще слишком рано, и Элис поднимает шарф, вытягивая его параллельно орнаменту на стене. А что, если?..
«silent night» Шарлин/Элис

still here

Лучшая игра недели

Жизнь, впрочем, показала ему, что он порядком ошибался, однако была одна сфера, в которой Ранье чувствовал себя более чем уверенно. Музыка. В музыке он понимал вне зависимости от существующих канонов, от тысяч написанных книг, от учителей и подражателей – у него было свое собственное чувство, позволяющее ему разбираться, достойно ли звучит то, что он пишет, и есть ли смысл в том, чтобы продолжить. Он мог делать ошибки в импровизации, мог шлифовать технику, но всегда точно знал – задумка написанного, даже еще только появившаяся в голове, всегда будет правильной и годной. Можно было звать это интуицией, чутьем или самоуверенностью, но это всегда было так.
Джульярдская школа музыки то и дело пыталась доказать обратное.
Лекции по композиции виделись Раулю чем-то вне человеческого понимания, но они были обязательными для посещения, если хотя бы здесь он хотел получить высшее образование. И он ходил, день за днем, неделю за неделей, обычно садился в последних рядах и пытался отключить мозг и просто следовать тем правилам, которые здесь навязывались.
Рауль

До конца пары оставалось двадцать минут, Уилл задумчиво глянул на часы и решил, что время привнести в жизнь студентов ещё немного радости подошло. Мягко прервав дискуссию, он отпустил их на все четыре стороны, а сам остался наедине с кипой аттестационных работ, уныло лежащих на столе. Их нужно было проверить до завтрашнего дня, а Грант совсем погряз в других школьных делах, чтобы у них вспомнить. Даже преподаватели иногда забывают о дедлайнах и делают все в последний момент.
С праведным смирением он погрузился в бумажную работу, как неожиданно его отвлек резко материализовавшийся силуэт у двери. Уилл удивленно посмотрел на Рауля, прикидывая, что он тут мог забыть. Его натянутые вопросы заставляли улыбнуться - Грант преподавал слишком давно, чтобы уметь читать между строк объяснения студентов. А позиция Ранье была, мягко говоря, слабенькой. Но Уильям был в слишком хорошем настроении, чтобы играть в строгого преподавателя.Он насмешливо усмехнулся и слегка приподнял брови, глядя на стоящего у стола француза.

Уильям

Why are we Strangers?

Бартон не любил серьезные разговоры. С самого детства, когда отец говорил, что им нужно серьезно поговорить это означало, что ничего хорошего из этого не выйдет. Кто вообще придумал это глупое выражение: «Нам нужно серьезно поговорить?». О чем? Зачем? Бартон не любил слушать. Он предпочитал, когда слушают его. Внемлют каждому его слову. Словно только он. Может сказать нечто стоящее на всем белом свете. И каждый раз, когда Ева начинала диалог с этих слов. Бартона приводило это в ярость. Хотелось махнуть рукой, закатить глаза и уйти. Словно эта женщина совершенно ничего не понимает. Ее задача родить для него наследника, а не вести глупые разговоры. Она лишь способ успокоить отца. Чтобы тот подумал, что сын наконец встал на правильный путь. Глупая, глупая Ева. Со своими глупыми разговорами. И еще более глупыми идеями. Ведь вначале их брака. Бартону даже казалось, что у них действительно может, что-то получиться. Умная. Красивая. Образованная. Такое впечатление она оставляла о себе. Но потом, как и со всеми. Ему стало с ней скучно. Ох уж эта бесконечная скука.
Алексей/Клинтон

Эта напыщенная самоуверенность с какой мне отвечал Бартон меня обескуражила. Мой рот так и остался приоткрытым, даже не помню, когда точно я сообразила, что выгляжу глупо и захлопнула его, захлопнула лишь затем, чтобы стиснуть свои жемчужные зубы. Именно в такие моменты, когда Клинт был абсолютно уверен в своей правоте, когда переворачивал все вверх дном, я начинала чувствовать внутри себя не сочувствие к этому человеку и не очарование, которое никогда не было в нашей паре взаимным, а злость. Самую настоящую, самую жгучую злость…и совсем немного стыда. Возможно я действительно где-то была слишком неосмотрительной, что меня можно было уличить во флирте или даже связи с другим мужчиной, но Господи, неужели он правда думал, что я бы спала со своим психотерапевтом? Для картинности я разве что не всплеснула руками, как подобает женщине, которую ложно обвиняли. Впрочем, это было неважно, договорим Клинт моментально развернулся ко мне спиной, всем своим видом показывая свое нежелание обсуждать что-то в дальнейшем. Был ли смысл доказывать ему обратное, цепляться за отдельные слова, оправдываться? Думаю, нет.
Ева

Все, что нас не убивает, делает большую ошибку

...Луч солнца пробивался сквозь широкие окна и слепил глаза своим ласковым теплом, усыпляя и без того разморенного мага, что с трудом различал сквозь блики перед взором молодую златокудрую женщину в глубине спальни, что умывалась из ушата с чуть подогретой магией водой. Катран любил свою жену, но с каждым прожитым рядом с ней днем, ему начинало казаться, что знает о ней он куда меньше, чем даже на самой заре их знакомства, когда они еще оба были отчаянно молоды и страстны в своих научных изысканиях. Она скрывала за прелестью черт какую-то глубокую тайну, которую мужчина привык ошибочно причислять к обычным женским чарам, не доступным его пониманию. Хотя, с тех пор как ей предложили должность в разработках шахты орихалковой руды, она стала от него все больше отдаляться, нисколько того и не показывая. А он, между тем, сто лет уже так не отдыхал - просто провалявшись все утро в постели и, при том, ни разу не собираясь ее покидать.
- Ведро воды бы выпил, - лениво произнес колдун, потянувшись в кровати, но позы так и не сменив.
Рэй/Дракон

- Меня учили полынь от ромашки отличать! А ты видно и вовсе проспал лекцию, где про тлетворное влияние зазовок на мужские головы рассказывали. – Возмущение смешалось в голове Рады с радостью от встречи и от того, что не успела болотная падаль околдовать и разума лишить этого горемыку, и будто бы вернулось все на свои места, а весь сор из избы с недомолвками и непониманием, взаимными обидами и недоверием, был выметен прочь за ненадобностью. И пусть это чувство было не долгим, подогреваемым ощущением опасности и магией, заклинаниями, которые невзначай разлетались вокруг, пока настырная тварь не перестала рыпаться и, наконец, затонула в своей трясине, а травница не опомнилась, и чуть было не бросилась следом. – Ну вот, опять! То вурдалака мне загубил, теперь зазовку… а ее зубы и волосы на рынке знаешь как сложно найти?!
Рада рассерженно мотнула косой, перебрасывая ее себе на грудь и начала потихоньку шлепать за магом, проваливаясь в трясину и безнадежно потеряв в ней один сапог, отданный в жертву местной кикиморе, чтоб помодничала перед подружками, если те еще остались.
Медея/Радея

Опасные дороги ведут к приключениям

Казалось, что картинки будто из диафильма стоят передо мной. Мне казалось, что до сих пор хожу по родным с детства улочкам, но таким чужим, успевшие измениться за четыре с лишним лет, что отсутствовала в родной стране. Не все, но многое, конечно, изменилось. Ни что и ни когда не стоит на месте, жизнь, это особый двигатель. Любой, особенно большой и динамичный город, как раз и будет задавать ритм жизни. А я считала Петербург истинной столицей России, как это было при династии Романовых. Казалось с таким трепетом я открывала дверь квартиры, где я была счастлива и где потеряла своего первого родителя. Боялась испортить иллюзию прошлого, своего детства. А потом был погром, истерика и швыряние вещей по квартире. Но не от воспоминаний, боли, а что эти придурки смотрители к приезду все прибрали и это квартира, уже не навевала тех воспоминаний, что должна была. Она стала обычной квартирой, что сдают арендаторы на время. И все же руки затряслись, когда входя в свою спальню, и увидела куклу, что подарил папа, и перед выходом, банально забыла и вспомнила о ней уже в самолете.
Анастасия

Осень не приносит обновления, она не дает обильного урожая, и совсем не покрывает землю пушистым белым снегом. Осенью, чаще всего хочется спать, и никуда не двигаться. Если эта осень не на Манхеттене.
Осень на Манхеттене такая же активная и живая как и остальные времена года, ну если конечно только не считать Рождество. В Рождество люди как сумасшедшие несутся в магазины, за подарками себе, и окружающим, и создают такие толпы, что просто невозможно уследить за всем происходящим. А вот в осенние периоды, можно заметить как не спеша прогуливаются пожилые парочки, люди возвращаются в свои квартиры и ребятня нашедшая в парке гору золотых листьев, с восторгом визжит и кидается ими.
Итану нравилась осень, нравились яркие цветные деревья, нравился запах сухих листьев и прохлада улиц. Единственное, что не нравилось парню, так это то, что по осени у бандитской стороны города, начиналась активизация действий. От этого на работе был полный завал, потому как патрули усиливали чуть ли не втрое.
Итан

Destined to love you

- Маргарет, ну где же ты? - Дамиан заглянул за входные двери дома и обнаружил жену на верхних ступенях лестницы. Конечно же, еще без верхней одежды, но зато крепко прижимающую Майкла к себе. Закатил глаза, пряча улыбку.
- Я мерзну на улице, пока ты обнимаешься с мужиками, у тебя есть совесть? - прислонившись к косяку, любовался идеалистической картинкой, всячески запирая собственное довольство, - отдай Мика Марте, ей уже надоело тянуть к нему руки. Слушая какие-то наставления жены, быстро проговариваемые няне, что была у них от рождения сына, уже не выдержал.
- Маргарет, она справится, мы едем в торговый центр, а не совершаем миссию на Марс, я с тобой с ума сойду. Хотя, о чем это я, уже давно.
Маргарет спускалась и подхватывала брошенную ранее шубу, надевала обувь на тонкой шпильке.
- Женщины, - Дамиан демонстративно закатил глаза, облаченный в то, "что удобно", и помог ей справиться с рукавами.
Дамиан

Часы на прикроватной тумбочке показывали четыре часа утра, когда силуэт Маргарет четко вырисовывался в полоске света, который впускала приоткрытая ею дверь в спальню сына. Он плохо спал этой ночью, капризничал и находил покой только в её руках. Беспокойный в этот день, как и месяц назад, он засыпал под мерное биение материнского сердца и тихий убаюкивающий шепот её голоса, рассказывавший о таинственной магии мигающих огней на елке в гостиной. Они затухали и разгорались вновь, сменяли друг друга то быстро, то медленно, приковав к себе внимание мальчика, вцепившегося пухлой ладонью в рукав халата Маргарет.
Как быстро летело время. Ей казалось, что еще несколько дней назад она впервые прижала к груди новорожденного Майкла. Он появился на свет в 21 час 17 минут в восточно-американском часовом поясе с весом 4 100 граммов и ростом 53 сантиметра. Врачи сказали, что мальчик родился с характером, а Маргарет не в силах сдержать слезы, прижав к себе ослабевшими руками ребенка, лишь добавила, что это у него от отца.
Маргарет

Дианна
посмотреть

Уильям
посмотреть

Кэтрин
посмотреть

Мэттью
посмотреть

Рипли
посмотреть

Алиссия
посмотреть

Когда-то ей выпал шанс осуществить свою мечту и остаться при этом самой собой, не теряя в безудержной гонке за славой и состоятельностью человечность и не перекраивая нехотя свой характер, подстраивая тот под обстоятельства, а не обстоятельства под характер и желания. Подобный шанс выпадает, возможно, единожды в жизни – как счастливый билет, принесший баснословный выигрыш в лотерею, где в течение нескольких лет подряд не было победителя, а от того главный приз оставался нетронутым и множился со временем. Эти призом для Ольги, амбициозной, трудолюбивой, наблюдательной и имеющей на руках внушительные рекомендации, в число которых входил и блестящий аттестат, и превосходная успеваемость и, конечно же, ее родословная, стал никто иной, как мужчина – не молодой принц, о коим грезят юные девичьи сердца, но бесспорно успешный, обеспеченный и, к тому же, иностранец. Одна лишь фамилия, звучащая на незнакомом заморском языке, вызывала у всех подруг и знакомцев Ольги приступ завистливого голодного слюноотделения, когда они слышали, как она произносит ее в коридорах университетского общежития, смущаясь рассказывая лучшей подруге и соседке по комнате о том, что ее пригласил на ужин «тот самый господин Баум». Наверное, тогда-то ее и прокляли злые языки – это был конец двадцатого века и время, когда миллионы молодых девушек, выросших среди серых пятиэтажек и помнящих, что представляет из себя жизнь в коммунальной квартире, в комнате в десять квадратов, вдруг становились свидетелями того, как такая же, как они, приехавшая невесть откуда в северную столицу студентка, находит самую настоящую «золотую жилу» с европейским гражданством; ни у кого и мысли не было поверить в то, что Ольгу мало интересовали деньги, ей вскружило голову не из-за белой дорогой рубашки с запонками на отороченных манжетах, которую носил мужчина, а из-за общности их интересов, несмотря на якобы огромную пропасть между людьми с большой разницей в возрасте и принадлежащих к разным культурам, о которой постоянно твердили ей родные, пытающиеся любыми способами отговорить Оленьку от решений, которые могут изменить, а то и вовсе поломать ее жизнь.
читать продолжение: «There are too many war wounds and not enough wars»

Сегодня я буду краток, как никогда прежде. И это вовсе не потому, что у меня нет слов в адрес твоего поста, а потому, что ты и так все прекрасно знаешь. Настал тот день и тот час, когда ты, желавшая до одури, заполучить одну из самых идеальных на острове фамилий, наконец, добилась своего. И фамилия твоя, и лучший пост твой, и весь мир к твоим ногам. Ты, всякий раз отвечая мне за Ольгу, наносишь сокрушающие эмоциональные удары по самым уязвимым местам. Я не испытываю в этот момент ничего, кроме иступленного восторга и безграничной любви к тебе и твоему творчеству. Кто бы мог подумать, что мы, пересмотрев связи и сюжетные линии, решимся на такие отчаянные меры, как свести наших героев вместе. Я помню тот момент, когда предложил только ввести русскую в состав нашей корпорации и помню ту ревность, которая захлестнула тебя. Но разве я, в конечном счете, оказался не прав, подталкивая тебя на это? Смотри результат, смотри и радуйся, мы снова сделали это, мы достигли очередной отметки "лучшие".   
(с) АЛИСТЕР

Ингрэм

Лукреция

Флинн

Сид

Мэд

Дейна

Тихо, так, что и сама с трудом понимает, что именно говорит, Мэдисон шепчет в собственные губы, отраженные в зеркале:
- Этого не должно быть. Я мертва.
На ее ресницах, столь же длинных, как и в восемнадцать, трепещут искристые капли влаги; брови нахмурены прямо над приподнятыми в неверии веками. Как странно, думает вдруг Мэдисон: она ведь и впрямь похожа на восковую фигуру, окружающую иллюзией румяной жизни скрывающийся внутри труп. Та самая восковая страшилка, которую пересказывают друг другу дети в скаутском лагере. Эта мысль заставляет ее губы нестройно вздрогнуть в какой-то странной сардонической усмешке; в следующую же секунду она сгибается над унитазом, выплевывая из пустого желудка желчь и сок. Дальше - только вспышка темноты, по окончанию которой она, блаженно забыв о том, что пыталась выблевать собственные внутренности с полчаса назад, сидит на краю дивана в привезенном из Нью-Йорка белом махровом халате; в руке ее - пузырек снотворного. Квартира действительно пуста - да Мэдисон с трудом вспоминает и то, что приехала сюда не одна. 
«Fruhling in Paris» Мэдисон

Она умерла два месяца назад, в четыре часа утра.
Она умерла, и врачи скорой помощи сказали, что она просто перестала дышать.
Подушку, которая прекратила её дыхание, Мемо выстирал и выбросил. Потому что прошлое нужно оставлять прошлому.
Пожалуйста, не нужно меня ненавидеть, так просто случилось.
Она даже не хрипела, когда он навалился на неё, прижимаясь так, пока мама не перестала дёргаться. К тому времени она не узнавала его, не могла ухаживать за собой. Она бы презирала себя, если бы сознавала, что происходит. И Мемо не хотел, чтобы она дошла до этого. Оба его родителя, ушедшие прочь, не сознавали того, что умирают, и, пожалуй, за это он был благодарен судьбе. Вряд ли бы Хуан Рамирез был счастлив, когда однажды увидел, как в окно, прямо на него, летит нос тяжелого самолёта. Его сыну в тот день исполнилось десять лет, и он ждал возвращения отца с нетерпением.
До сих пор Мемо не может понять, почему всё получилось так. И ещё больше его волновал вопрос: что со всем этим делать? Освобождает ли знание от ответственности? И что может освободить его?
«Танцевать плохо можно, учить плохо – нельзя!» Гильермо

Эта вечеринка – гниль. Все присутствующие в той или иной степени лживы и двойственны – здесь процветает оппозиция, здесь восхитительно востребовано двурушничество, здесь никто и никогда не скажет правды в лицо. Люди привыкли облекать мерзкие понятия в красивые одежды, но… Но есть и те, кто понимает притворство окружающих, те, кто отказывается поддерживать лукавство.
Они называют свое поведение промискуитетом – Кира предпочитает термин «высокоорганизованное блядство», они кокетливо говорят «тартюфизм», но Кира зовет это ложью. Праздность – не что иное, как лень, претенциозность – это обычная гордыня. Семь смертных грехов, в которых погрязло общество, называются простыми словами, но у интеллигенции простота не в почете.
Здесь, где все утопает в роскоши (ведь Ланг – любимец Мэра), где лепнина на потолке столь прекрасна, что непременно зависнешь, как старый Виндоус девяносто восемь в попытке разглядеть детали, здесь, где реки вина и шампанского струятся по полу, будто водопады, здесь и сейчас – отдыхает цвет общества. Кира думает о том, что если спрятать бомбу в подвале этого дома, в Вавилоне станет на порядок меньше чистоплюев. 
«Вавилон н.э.» Сэм/Кира

Мне было больно рвать со своим прошлым. Это всегда тяжело: понимать, проснувшись утром, что совершаешь ошибки, что совершил их так много, что не уверен в силах ли изменить хоть что-то. Сидишь на постели, нервно сжимаешь пальцами волосы и спрашиваешь себя - когда? в какой момент я упустил то важное, что больше не может сдержать меня в привычном для себя мирке? И кашлем рвется наружу ненависть к своей нерешительности, к невнимательности, ведь жизнь точно дала мне возможность все изменить, дала, а я и не заметил. Быть может, она сделала так специально, чтобы я понял что-то, переосмыслил важное, подчеркнул главное и изменил.. Изменил своему мужу, а затем и поменял все в своей судьбе, ведь лишь она одна в руках человека.
И теперь, глядя с твоей постели на тебя, сползшего спиной по крепкой древесине входной двери, я чувствую, как собственное счастье заложено в твоих ладонях, которыми ты неуверенно опираешься о пол, словно боясь, что он уйдет из-под ног. Мне было больно принимать тяжелые решения, но еще больнее оказалось понять, что связь между нами больше не повторится. Что, если я останусь там, где мне временами нелегко, но более привычно, я похороню себя заживо.
«движение в сторону весны» Марсель/Ричард

Пятый день на исходе.
В комнате, что на время стала своей, она не открывает шторы, сохраняет полумрак. Эта попытка сыграть в семью слишком нелепа. Но он, уходя, всегда закрывает дверь на ключ. А у нее слишком мало поводов лезть через балкон или вызывать службу спасения.
Она не открывает окон, лишь бы не впустить студеный воздух надвигающейся зимы. Она ощущает ее тяжелую поступь. Почти морозным скрипом снега. Почти вьюжным завыванием в трубе. Даже в этих романтизированных представлениях не находится места для слабого ростка ее жизни. Не рвущегося к свету. Забывшего про тепло.
Она сворачивается клубком на полу. И снова ей, как в пятнадцать, легко и удобно. Да что уж, ей всегда было комфортнее на ламинате, чем на пружинах матрасов. А здесь ковер. В его ворсе путаются все сквозняки. В его тепле теряются многие страхи.
Марк скулит под запертой дверью. То одной, то другой. А на столе, рядом с тарелкой оладьев, лежат ключи и записка. Он просит ее выгулять пса в середине дня. Но она вряд ли об этом узнает.
«за петлицу я тебя тяну» Джэнни

Страх не спешил отступать. Ухватив за горло, вгрызался в плоть. Бену с трудом удавалось проталкивать вдохи и дышать. Он уже сбился со счету, сколько раз девушка пыталась свести счеты с жизнью. Но каждый раз был страшнее предыдущего. Однажды он просто опоздает. Не увидит, не добежит, не успеет оттянуть от края. Нельзя везти вечно. От этого еще сильнее заныло в груди. Сердце так отчаянно рвалось наружу вместе с учащенным дыханием. Бен стоял застыв на месте. Прижимал Марию к своей груди, будто отпустить значило позволить ей упасть через край моста. Она продолжала искать возможности быть как можно дальше от него. Мили разных городов не помогли, не помогала и разделяющая их стена квартиры, поэтому она выбирала смерть. Все что угодно, кроме жизни с ним под одной крышей. Бен не мог ее в этом винить, но это значило... что они никуда не продвинулись с момента, когда он привез ее к себе. Они продолжали топтаться на одном месте, вновь причиняя девушке боль.
Бен опускал глаза и видел, как дрожат ее пальцы. Смотрел на нее, но не видел ничего вокруг себя. Голос ее подруги остался далеко за пределами разума. Ему нужны были эти секунды, чтобы почувствовать девичье тепло и осознать, что с ней все в порядке. 
«С закрытыми глазами» Бенджамин

blood on the dance floor

Лучшая игра недели

Вы только посмотрите на него, довольный аки кот в масленицу, и чему он так самозабвенно лыбится? Ох, как сейчас хотелось бы влезть в чужую голову и узнать какие там мысли, интересно жуть. Но копаться в мыслях нужно только в перчатках, а то мало ли что там, про гигиену забывать не надо. Вот только сейчас у меня нет с собой такого аксессуара, значит, придется отложить на потом.  Если оно будет конечно. Ну ничего, в этой игре в кошки мышки ушастое мурмяу скорее я, а моему партнеру достается роль мышки. Не стоит заблуждаться на тему того, что если кто-то ведет в танце, то все бразды правления за ним. Э нет, в этом танце кусаюсь  и гну свою линию я.
Довыпендривалась называется. Если на паркете была возможность править  балом, то сейчас все варианты утекают из рук, сознание, кстати, тоже. Предатель чертом. Такое ощущение, что я старшеклассница, которая целуется в первый раз, мир поплыл дымкой превращаясь в цветочный фейерверк. Чужие пальцы зарываются в волосы и рука ложится на талию. А мсье знает как вести себя с дамой. Всем пока я поплыла в неизвестном направлении отдаваясь плотским удовольствиям. Мур. О господи, надеюсь это было не вслух, черт меня побери, только бы это не было вслух.
Лукреция

Лукррреция. Мррр. Даже имя такое сладкое-сладкое, прямо как лакрица - тает на языке лакричными конфетами вперемешку с ликером. Всплывающие ассоциации идеально подходят моей новой знакомой, ведь казалось бы, безобидное развлечение, не так ли - ну кто, скажите мне, может опьянеть от сладостей с ликером, а? Риторический вопрос, не иначе. Однако... тогда почему в голове такой приятный дурман, и отчаянно хочется совершать безумства? Нет-нет, Лукреция - это явно не так просто. Не лакрица - цианид в съедобной обертке. Выпьешь до дна и сам не заметишь, во что ввязался. Да и было бы желание! Идите к черту со своими указами и нравоучениями, леди и джентльмены - привет, меня зовут Таддео Веспа, обычно я тошнотворно адекватен, но сегодня я принадлежу этой ведьме целиком и полностью. Можете оставить себе антидот, подавиться им сами или вылить в раковину - если уж падать в пропасть, так с головой и без оглядки. Все или ничего. Так ведь. Намного. Интереснее! А ранимые смешные зеваки с тончайшими душевными организациями поглядывают на нас косо, сверлят глазенками из-под хитроумных костюмов и масок, перешептываются. Тоже мне, создания тьмы. Сразу видно, кто притворяется, а кто чувствует себя как дома.
Таддео

Курс конфетной терапии

Скоро Картер уже выносят из кареты скорой помощи, а Хит на бегу вверяет племянницу в руки белобрысого шакала с органайзером головного мозга и спешит следом за пострадавшей. Пока ее, со свойственной приемному отделению неспешностью, вносят в списки и сверяют документы, виновник происшествия уже совершает звонок в травматологию и благодарит всех богов медицины во главе с Гиппократом за то, что Гэри на месте и даже свободен. Перерыв, конечно, приходится прервать, но за это коллеге уже обещан пузырь «чего-он-там-захочет», и тот на все согласен.
Через полчаса проведен осмотр, через полтора пациентке оказана необходимая помощь, а через три – она уже лежит в палате.
Мягко постучав по дверному косяку, Арчи вошел к пострадавшей. Пока она проходила обследование и лечение, он успел спуститься к ближайшему супермаркету и закупить там яблок и газировки, которые теперь, умостившись в бумажном пакете, обрели покой на прикроватной тумбочке пациентки. Почему выбор пал на эти продукты – один Будда знает, но вот беда – помер.
Арчи

Уже в клинике, заполняя бумаги и наблюдая за тем, как Арчи ходатайствует и всячески стремится очистить карму от такого въедливого пятна, Картер поняла две вещи. Первая: доктор Хит казался хорошим человеком. Вторая плавно вытекала следствием первой: даже с хорошими людьми случается Ник Картер.
В целом и основном, всё проходило по плану: бумаги заполнялись, Картер почти не чувствовала боль, благодаря всемогущему уколу, правда, мысль о том, что ей придется некоторое время не садиться за руль автомобиля, приводила женщину в смесь ужаса, печали и желания напевать песни Боба Дилана. И этому состоянию последние десять минут очень мешало присутствие пожилой пары за спиной, которая бубнила о страховке, старости и новой серии прекраснейшего драматического сериала. Ник дожидалась, когда ее заберут готовиться к той страшной процедуре, которая предстояла в вот-вот наступившем будущем, ей требовалось собраться с силами, но когда очередное «нокин он хэвенс дор» было прервано тирадой старухи, Картер не выдержала и прикрикнула:
- Нельзя ли потише, вы мне мешаете страдать!
Ник

mad hearts. burning city.

Ей часто снились цветы.
Роза к розе, один красный лепесток к другому. Восхищённая великолепием букета, она брала его в руки, прижимала к себе и понимала, что ладони её кровоточат. Что в груди так больно, что невозможно совершить даже крошечный вдох. Эти раны делали её никем, обезличивали, заставляли чувствовать себя незначительной. Кто она? Для чего эта боль ей одной? Отчего эти шипы предназначаются ей?
Ли не нужен был психоаналитик, чтобы понимать, о ком эти сны. О ком её слёзы, прозрачной жемчужной россыпью скользящие по щекам, которые она проливала над снимками УЗИ.
Их ребёнок так и не родился. Она не сберегла всё, что могло остаться от Джеймса.
И всё же Лесли ждала.
Лесли верила его словам, сказанным в пору, когда они были счастливы, верила его любви и желала, чтобы он пришёл. Чтобы Джим, мать его, Гордон, появился на пороге её дома, уставший, с воспалёнными от недосыпа глазами и небритостью, окутанный запахом кофе, хот-догов и дешёвым одеколоном Буллока.
Рита/Лесли

Вот уж на ком отразились все пережитые события и отпечатались последствия не самого здорового образа жизни. Гордон был бы меньше задет, если бы Ли состроила гримасу брезгливости и открыто заявила, что ему не помешало бы привести себя в порядок. Но так откровенно и прямо можно общаться лишь с близкими людьми, не так ли. А Джим для Томпкинс теперь совсем чужой человек. Тот самый посторонний, толкнувший её плечом в толпе и даже не извинившийся за грубость.
Блеск камня, заискрившегося даже в таком тусклом электрическом свете, который давали дешевые лампы в GCPD, на мгновение ослепил Гордона. В желудок будто бухнулся остроугольный камень. Джим заподозрил, что, наверное, это и есть физическое ощущение крылатого выражения «сердце оборвалось».
На безымянном пальце Лесли красовалось кольцо. Помолвочное, насколько мог по мимолетному взгляду распознать Джеймс – Ли быстро опустила руку, и пялиться было бы до крайности неадекватно со стороны Гордона, пытавшегося удержать каменное выражение лица.
Уильям/Джеймс

работа не волк, работа - тюлень любви

— Нет, ничего, все в порядке, — звучит, будто он только что проглотил стакан скисшего молока. Эш врет криво и картинно, как плохой актер, и сразу же замечает, как залегает морщинка на лбу у Юджина, стоит ему только услышать чужой сварливый тон.
Действительно, все как будто хорошо и у Эша нет причин для раздражения, ни одной, кроме постоянно зудящей мысли о том, что ему совсем не по душе слишком близкие отношения между Джином (его Джином!) и Натаниэлем. Последнего Эш знает плохо, да и узнавать лучше особо не стремиться, оно ему не нужно — у человека своя жизнь, его никоим образом не касающаяся,  но зато она очень активно касалась Юджина. Каким только боком - не понятно, и это сильно не нравилось Эшу. Но он молчал, считая, что не имеет права что-либо говорить и требовать от Юджина, потому что до сих пор не понимает статус их отношений. Да и ревность — это понятие в принципе чуждо Эшу. Он никогда и никого не ревновал, привыкший к всеобщему обожанию — не было ни повода, ни желания. Обычно ревновали его, когда он выбрасывал надоевшую игрушку и находил новую, более живую и интересную.
Оушен

"И правда, чего это я пялюсь?" - полная ехидства фраза так и рвется с языка, но это не лучший выход. Зная Эша,  я прекрасно понимаю, что он может развести бучу на пустом месте вне зависимости от того, буду я что-то говорить, каким тоном или же буду молчать. Молчать, впрочем, я долго не смогу.
Но какая шлея ему под хвост попала?! Не мать, это точно. На нее он злится по привычке, а я предпочитаю в эти отношения не влезать. Достаточно того, что Фелиция не лезет к нам и не дает этого делать старшему Ирвингу. В остальном же у меня даже права нет влезать в чужую семью. Свою бы наладить... Да-да, Эша я считаю своей семьей, пусть даже несколько странной и с неподтвержденным статусом. Той самой, которую создают люди, оторвавшись от родителей. И пусть жизнь с ним не сахар и даже не сахарозаменитель, на душе все равно куда как спокойнее, когда он рядом со мной. Но, видимо, рано я обрадовался.
Глядя на Эша, я точно могу сказать, что в нем на данный момент  кипит злость, поднимается шапкой пены, и еще немного - повалит через край, зашипит.
Юджин

The more I hear and see just cause of hate

- Можете слегка помять его, если он не будет так охотно разговорчив, - бросил напоследок мужчина, поправляя очки на носу, и удалился прочь.
Поначалу трактовка показалась Адаму двоякой, словно намекая на угрозы, и лишь потом, когда террорист вконец достал до него, упомянув об идеальности агенты Иверсен как подопытного кролика, подробно описывая все, что он с ней делал и мог бы сделать, как бы она мучилась и умирала, как не выживет и сейчас, несмотря на то, что он не закончил. Он бы мог болтать и дальше, если бы не получил кулаком по лицу несколько раз, а потом не потерял возможность дышать из-за рук, сцепленных на его шее. Ни один из них не знал, сколько часов продолжались повторяющиеся вопросы, глухие удары, пока Янг не лежал на полу в собственной крови и не заплакал как ребенок, прижимая колени к груди, выдавая все, лишь бы его больше не трогали. Промытые мозги помогали ему отгородиться от боли и держаться до последнего, пока Миллер не сломал этот барьер силой. В допросной не было ни камер, ни звукозаписывающих устройств, ни скрытых окон, лишь он и пленник, что выложил все повторно уже в привычной комнате с парой стульев и столом, а потом испустил свой последний вздох, не дождавшись приговора.
Адам

Она знала, что ее жизнь — ничто рядом с высшей целью, а потому она готова была пожертвовать своей жизнью, веря, что ее смерть лишь приблизит тот день, когда мир избавится от заразы, которая медленно губит человечество, и если не вмешаться, то род людской погибнет, он уже задыхается в агонии и ему не хватает разряда тока в сердце. Иса должна была стать этим разрядом.
У новенькой съемной квартиры тонкие стены с ободранными уже, вероятно, выброшенном на помойку после очередного переезда котором, обоями впитывали запах сигаретного дыма и двухдневной курицы карри, так и оставшейся в холодильнике, когда на экране телефона высветилось сообщение с согласием увидеться после восьми. Женщина мелодично мурлыкала старую песню на французском, тех времен, когда язык не был еще испорчен верланом, теми отвратительными, мерзкими и низкими словами, что рождаются в подворотнях и портят действительно красивый язык, прикрывая глаза от воспоминаний о прошедшей ночи. Она затянулась и в очередной раз перемешала куски мяса, когда услышала шорох за дверью. Она знала, что это не мог быть Адам, а потому бросила недокуренную сигарету в раковину и бесшумно открыла верхний ящик стола, чтобы вытащить из-под острых ножей пистолет.
Аделаида/Иса

Рауль
посмотреть

Джонатан
посмотреть

Анна
посмотреть

Ричард
посмотреть

Амелия
посмотреть

Хайди
посмотреть